Горький хлеб (Часть 1)
Шрифт:
Мужики пробормотали короткую молитву, склонились над батюшкой и неторопливо покатили его по полю. А толпа хором закричала:
– Уродися, сноп, толстый, как поп!
Толкали мужики Лаврентия сажен двадцать, потом батюшка, уколов лицо жесткой стерней, повелел остановиться. Селяне сгрудились, сердобольно завздыхали:
– Освятил батюшка нашу землицу.
– Теперь, можа, господь и хлебушка даст.
– Должно уродить нонче, коли чудотворец милость пошлет...
Мужики подняли отца Лаврентия с земли, оправили
– Святой Николай, помоги рабам божиим без скорби пахоту покончить. Будь им заступником от колдуна и колдуницы, еретика и еретицы, от всякой злой напасти... Приступайте к севу, миряне. Да поможет вам господь.
Толпа покинула поле, подалась к лошадям, телегам и сохам.
Исай с сыном принялись налаживать сбрую. Отец стягивал хомут, прикручивал оглобли, поправляя соху, а Иванка тем временем укорачивал постромки.
Когда все мужики приготовились к пахоте и вывели лошадей на княжий загон, к Исаю подошел приказчик.
– Тебе, Исаюшка, первую борозду зачинать. Выезжай с богом.
Исай смутился. Он замялся возле лошади, указывая приказчику то на одного, то на другого бывалого пахаря.
– Неча, неча, Исаюшка. Не первый годок борозду зачинаешь, - ворковал Калистрат.
И только когда попросили Исая селяне, то крестьянин согласно мотнул головой и низко поклонился миру за предоставленную великую честь.
– Кого из мужиков к лошадушке поставишь, сердешный?
– вопросил пахаря приказчик.
Исай повел взглядом по толпе селян, а затем вдруг порешил:
– Иванку мово. Он парень толковый, с полем свыкся.
Толпа разом повернулась к молодому, статному, черноголовому парню, мирно восседавшему на телеге.
Никак не ожидал Иванка такого выбора. Лицо его разом вспыхнуло, зарделось. Парень спрыгнул с телеги, растерянно и изумленно глянул на отца.
– Ты чего это, батя?
Исай скупо улыбнулся в черную с сединой бороду:
– А ничево. Гнедка, говорю, бери.
К Иванке подскочил верткий, взъерошенный мужичонка в дырявом армяке Афоня Шмоток из бобылей.
– Погодь, погодь, милок. Проверим, мужики, умен ли у Исая сынок. А ну, угани загадку.
– И, не дав опомниться, Шмоток уцепился словно клещ за парня и выпалил, хитровато блеснув глазами: - Стоит сноха, ноги развела: мир кормит, сама не ест.
Стоявшие мужики хохотнули, но Афониной причуде мешать не стали, любопытствуя, что ответит парень на мудреную загадку.
Стихла толпа, даже батюшка Лаврентий неподвижно застыл на месте, призадумавшись.
Исай крякнул с досады, лицо его покрылось легкой испариной. Глядел на Шмотка с укоризной, думая про себя: "Черт дернул этого Афоньку. На все село осрамит, окаянный. Не смекнет Иванка. Экую завируху и мне не угадать".
Но всем на диво Иванка недолго размышлял. Он незлобиво дернул Шмотка за ухо и ответил:
– Соха, Афоня.
– Ай, верно, мужики. Вот те на, угадал!
– изумился бобыль
Приказчик кивнул Иванке головой:
– Ступай, Иванушка, веди борозду.
Молодой страдник так же, как и отец, поклонился селянам и направился к загону. Иванка шел к лошади, словно во хмелю, не чувствуя под собой ног, не видя настороженных, любопытных глаз мужиков и баб, не слыша подбадривающих возгласов молодых парней и девок.
Все было словно во сне: и батюшка с золотым крестом, и лысый приказчик, и толпа пахарей, с загорелыми обветренными лицами. Но вот Иванка вышел на загон и взялся за лошадиную узду с медной насечкой. Отец уже наготове стоял возле сохи, поджидая сына, опустив вниз тяжелые жилистые руки.
Отец Лаврентий перекрестил обоих Болотниковых двумя перстами. Исай поплевал на шершавые сухие ладони, взялся за поручни и тихо сказал сыну:
– Не подведи отца, Иванка... Но-о-о, Гнедок, пошел милый!
Иванка левой рукой потянул коня за удила вперед.
Жеребец всхрапнул и дернул соху. Наральник16 острым носком легко вошел в сероватую землю и вывернул наряжу, перевернув на прошлогоднее жнивье, сыроватый, рассыпавшийся на мелкие куски яровой пласт.
Как только Иванка прошел сажен пять, волнение его заметно схлынуло, а затем и вовсе улеглось после уверенно спокойных слов отца:
– Вот так добро, сынок. Зришь осину старую. Вот на нее и веди, не ошибешься.
Иванка метнул взгляд на дальний конец загона, за которым начинался редколесный осинник.
– Заприметил, батя.
Парень весело покрикивал на лошадь, которая тянула старательно, не виляла, не выскакивала из борозды. Исай размеренно налегал на соху, зорко смотрел под задние ноги коня, следя за наплывающей, щетинившейся стерней, чтобы не прозевать выямину или трухлявый пень, оставшийся после былой раскорчевки. Соха слегка подпрыгивала в его руках. От свежей борозды, от срезанных наральником диких зазеленевших трав дурманяще пахло.
Вот и конец загона. Пахари вывели лошадь на межу и обернулись назад. Борозда протянулась через все поле ровной черной дорожкой.
Исай остался доволен сыном. Он как-то весь сразу посветлел лицом, но молчал, утирая рукавом полотняной рубахи капельки соленого пота на лбу. Иванка знал: отец скуп на похвалу, но сейчас он гордился своим чадом, легко и уверенно проложившим на глазах всего села первую весеннюю борозду.
Вслед за Болотниковыми на поле выехали остальные мужики, и вскоре весь загон запестрел бурыми, саврасыми, булаными, каурыми, сивыми и чалопегими конями, заполнился выкриками погоняльщиков, - то веселыми, то просящими, то злыми и отчаянными. Ветер треплет белые посконные рубахи, лохматит длинные бороды.