Горький мед
Шрифт:
Он стоял перед ней белый как мел, убитый, уничтоженный, с трясущимися губами, ветер трепал его поредевшую шевелюру. Так и не сумев выговорить ни слова, он молча повернулся и побрел в сторону метро.
Напряженную предобеденную тишину в редакции нарушил резкий телефонный звонок.
— Оленька Михайловна, вас, — коротко сказала Елена Одуванчик, протягивая трубку, и, не удержавшись, добавила: — Приятный мужской голос…
С отчаянно бьющимся сердцем Ольга взяла трубку. Она и боялась этого звонка, и, сама себе не признаваясь, ждала его.
— А
— Слушаю вас… — тихо проговорила Ольга.
— Оля! Оленька, наконец-то! — Приятный мужской голос в трубке искрился радостным возбуждением, восторгом, так и звенел от ликования, хотя, возможно, это была просто иллюзия, создаваемая помехами на линии. — В общем, я из автомата, слышно плохо, поэтому говорю коротко! — продолжал так же радостно выкрикивать Кирилл. — Мы должны увидеться сегодня же! Обязательно! Заехать за тобой в издательство? Или лучше сразу в Сокольники? Ты когда будешь дома?
Ольга была застигнута врасплох этим оглушительным напором, а непонятное веселье на другом конце провода смущало и настораживало ее.
— Около семи… — растерянно проговорила она.
— Решено! В семь я у тебя! — бодро крикнул Кирилл и повесил трубку.
Ольга посмотрела на часы: до конца рабочего дня оставалось четыре часа. Она отошла от телефона и бросила взгляд в зеркало над столом заведующей: пепельно-серый нездоровый цвет лица, темные круги под глазами, уголки бескровных губ скорбно опущены, в зеленых глазах — паника.
Ольга схватила свою сумку и вытряхнула содержимое прямо на стол. Ага, вот французская тушь для ресниц, Светкин подарок на день рождения… вот тени для век… еще тени… помада… а пудра? где же пудра?..
Когда сотрудники веселой стайкой вернулись из столовой, Никанорыч застыл на пороге, а Одуванчик, подбежав к Ольге, всплеснула руками:
— Ой, Оленька Михайловна, вы такая хорошенькая! Прелесть!
— Молодец! Так держать, голубчик! — раздался бас Искры Анатольевны из густого облака папиросного дыма. — Нельзя распускаться! Женщина всегда должна быть в форме.
— Волшебное, волшебное преображение! — выйдя наконец из столбняка, нараспев заговорил Никанорыч. — А просто девушка спешит на свидание… Нет, каково! Что делает с человеком зов природы!
При этих словах Ольга даже подскочила на стуле, кровь бросилась ей в голову, но естественную краску стыда на лице удачно скрыл толстый слой грима. Она пулей вылетела из комнаты, сопровождаемая недоуменными взглядами сотрудников.
Стоя над раковиной в конце коридора, Ольга судорожно, с ожесточением смывала наведенную красоту, словно хотела содрать заодно и бледную кожу с сероватым оттенком и темными кругами возле глаз. Подняв наконец голову и увидев в зеркале свое мокрое, взлохмаченное отражение, способное если не напугать, то уж определенно вызвать лишь жалость, она осталась довольна. «Зов природы…» — с издевкой подумала Ольга, и бескровные губы раздвинулись в ядовитой ухмылке.
На кухонном столе Ольгу ждала записка от тети Тамары: «Оля! Морс и фрукты в холодильнике, клюква в морозилке, котлеты на плите. Целую, т. Т.» Внизу — торопливая при писка: «Привет Кириллу. Не забывай о своем вещем сне!»
Тронутая заботливостью тети Тамары, Ольга улыбнулась необычному словечку «вещий», которое всегда вызывало у нее ассоциации только с незадачливым князем и его конем. Да, но почему тетя Тамара передает привет Кириллу? Значит, знает, что они сегодня вечером встретятся? Откуда? И потом… как же она выходила в магазин и на рынок, если у нее нет ключей от квартиры?
Решив немедленно выяснить все эти загадки, Ольга подошла к телефону, но не успела она набрать номер, как раздался звонок в дверь. «Кирилл!» Она заметалась по прихожей в поисках расчески, но, заметив в зеркале свое насмерть перепуганное лицо с каким-то жалким, словно виноватым, выражением, вдруг разозлилась на себя, отшвырнула найденную расческу и, призвав на помощь все самообладание, открыла дверь с таким суровым, как ей казалось, и неприступным видом, что гость должен был бы замереть на пороге от страха и почтения.
Но этого почему-то не произошло. Наверное, вид у нее оказался недостаточно внушительным, а скорее всего, Кирилл просто не заметил старательно разыгранной неприступности, поэтому вихрем ворвался он в квартиру, почти сбив с ног хозяйку, тут же подхватил ее на руки и закружился с ней, роняя принесенные белые розы по всей прихожей. Затем бережно усадил на пуфик, собрал розы и, встав перед ней на колени, протягивая цветы, дурашливо-торжественным тоном произнес:
— Вот! Руку и сердце! — Он стукнул себя кулаком в грудь. — Прошу и предлагаю!
Его веселое, смешливое настроение, заразительное и прилипчивое, как зевота, чуть было не передалось и Ольге, но, словно вовремя опомнившись, она снова очутилась во власти своих сомнении и переживаний, и та радостная, праздничная атмосфера, которую принес с собой Кирилл, вдруг показалась ей ненужной и неуместной.
— Тебе, я вижу, весело? — ледяным тоном проговорила она. — Что ж, очень рада за тебя.
Этот тон и эти слова, по мнению Ольги, как ушат холодной воды, должны были бы остудить восторженную эйфорию Кирилла, которая так не соответствовала ее собственному настроению и состоянию. Ей хотелось, чтобы он хоть немного ощутил ту боль и страдания, что вынесла она в этот месяц с их последней встречи. Ольга казалась себе равнодушным, загадочным сфинксом, который, восседая неприступной скалой, снисходительно наблюдает щенячий восторг окруживших его пигмеев.
Кирилл же видел сидевшую на пуфике в прихожей маленькую обиженную девочку с припухшим ртом и со слезами в глазах, которую просто надо приласкать, и успокоить, и объяснить ей, что она самая лучшая и самая любимая на свете. Продолжая стоять перед ней на коленях, он взял ее руки, бессознательно перебиравшие цветы, сжал в своих крепких, сильных ладонях и, радостно глядя ей прямо в глаза, твердо произнес:
— Да, Оля, я очень счастлив, потому что… потому что я люблю тебя.
У Ольги перехватило дыхание.