Горький ветер
Шрифт:
— Я не могу представить себе Тома солдатом.
— Кажется, ты переживаешь, — сказал Майкл, — а он ничем не отличается от других добровольцев.
— Том знал так мало счастья. Было бы жестоко, если бы его убили.
— Но разве он не был вполне счастлив в вашей семье?
— Но он не узнал радости, —сказала Бетони.
— Многим ли знакома радость?
— Думаю, немногим, да и то мимолетом.
Они гуляли
— Для таких людей, как Том, должны быть какие-то особенные радости, — сказала она, — хотя я и не знаю, какие именно.
— Ты, кажется, не замечаешь, как грубо он с тобой обращается все время.
— Потому что знаю, что я заслужила это.
— Ну, довольно! — возмутился Майкл. — Не может быть, чтобы ты относилась к нему так плохо.
— Ты не знаешь. Тебя там не было. Дети бывают очень жестоки.
— Это было очень давно.
— Все равно я чувствую себя виноватой.
— Я рад, что дело только в этом. А то я уже начал опасаться, что ты влюблена в него.
— Но я на самом делелюблю его! — сказала Бетони. — Я очень люблю его и молю Бога, чтобы мне удалось заставить его доверять мне. Он совершенно одинок в этом мире, и все же я не могу приблизиться к нему, я ничем не могу помочь ему. Да, я люблю его. Я действительно очень люблю его!
И вдруг она заметила выражение глаз Майкла.
— О нет! — сказала Бетони. — Это совсем не то! Совсем не та любовь. Как мне заставить тебя понять?
Она не могла видеть его столь несчастным, поэтому поднялась и поцеловала, обняв его голову руками.
— Ты не должен так смотреть, — сказала она. — У тебя нет повода быть таким печальным.
— Бетони…
— Да, да, я знаю.
— Ты что-нибудь чувствуешь ко мне?
— Конечно. Как ты можешь спрашивать?
— Ты чувствуешь то же, что и я?
— Дай мне время, я буду чувствовать то же.
— Время, — повторил он. — Время!
Но она обещала ему, а это стоило куда больше, чем если бы она просто уступила. Он сказал ей об этом, взяв ее руку и поднеся ее к губам. Теперь в его глазах не было отчаяния.
Миссис Эндрюс, наблюдавшая за ними через стеклянные двери, покорно вздохнула. Было очевидно, что эта девушка его поймала.
Ближе к концу отпуска Майкл прошел медицинскую комиссию. Раненое плечо совсем зажило, последствия отравления газом не были заметны. Он был годен к службе.
— Вам очень повезло, — сказал пожилой врач. — У вас отличное здоровье. Но все же я не стал бы испытывать ваши легкие. Так что, по крайней мере, шесть месяцев вы будете служить в Англии. Потом мы вас снова вызовем.
Сердце
— Вы разочарованы? — сухо спросил доктор.
— Думаю, что переживу это, — сказал Майкл.
— Вы заслужили передышку. Жаль, что не могу дать ее всем, кто прошел через мои руки. Но я должен отправлять их снова на фронт, где им свернут шею.
Майкл вернулся домой, чтобы насладиться последними днями отпуска, дожидаясь назначения.
— Теперь я спокойна, — сказала мать. — Может быть, все это закончится до того, как ты будешь готов отправиться на фронт.
— Может, и кончится. Никто не знает.
Шел ноябрь тысяча девятьсот пятнадцатого. Война должна закончиться рано или поздно. Почему бы не надеяться на лучшее?
Наступил новый год, принеся с собой новые надежды. Тысяча девятьсот шестнадцатый. Что-то было за этим. С самого начала ожидали чего-то особенного, и британцы собирались с силами, готовясь к новой попытке.
Теперь Майкл находился в Йелмингхэме. Его прикомандировали к десятому батальону, и он занимался обучением новобранцев.
Каждые три-четыре недели у Тома, который теперь обучался в Кэплтон Уике, бывал выходной, и семья привыкла видеть его в военной форме. Дик по-прежнему смеялся над его худыми ногами, замотанными в портянки, но старик Тьюк полагал, что Том выглядит лучше.
— Они сделали из тебя человека, парень. Тебя научили ходить прямо, а не болтаться, как деревенщина. Да, дисциплина вещь полезная.
В начале апреля Том был дома в последний раз. Ему дали суточный отпуск. Еще трое парней из Хантлипа должны были отправиться вместе с ним, и им устроили шумные проводы в «Розе и короне». Тилли Престон почти весь вечер провисела на руках Тома, и ее отец впервые ничего не сказал по этому поводу. Дома его также проводили застольем, выпив за его здоровье бутылку крепкого домашнего вина, приготовленного Бет, и подарив на прощание карманную Библию.
— Ты правда не знаешь, куда тебя отправляют?
— Нет, нам не сказали, но ребята думают, что во Францию.
— Как бы там ни было, — сказала бабуся, — всегда помни, чью форму ты носишь.
Поздно вечером Том покидал семейную вечеринку. Бетони вышла во двор. Камни у нее под ногами были холодными. Она заметила свет в старом сарае, где Том держал хорьков. Когда она вошла, он держал двух зверюшек в руках. Огрызок свечки стоял на сквозняке, так что свет мерцал на его лице, то освещая, то погружая во тьму его резко очерченные скулы и подбородок, темные глубокие глаза. Пламя плясало и прыгало, пытаясь сорваться с фитиля.