Горькое лето 41-го
Шрифт:
Генерал-лейтенант Владимир Качалов попал в приказ, гулким эхом отозвавшийся в войсках, как выяснилось спустя годы, с подачи армейского комиссара 1-го ранга Льва Мехлиса, которому чем-то очень не понравился. В момент подготовки приказа данных, подтверждающих сдачу в плен командующего 28-й армией, не было.
Перед войной В. Я. Качалов командовал войсками Архангельского военного округа. С началом войны штаб округа стал штабом 28-й армии, включающей в свой состав семь необстрелянных стрелковых дивизий. Выдвинутая из Кирова под Брянск в прифронтовую полосу армия стала вторым эшелоном Западного фронта. В середине июля 1941 года из армии была выделена группа из двух стрелковых дивизий (149-й и 145-й) и одной танковой —104-й, переброшенной из ТуркВО. Группа, которую возглавил Качалов, получила наступательную задачу — из района Рославля, с берегов Десны пробиться на помощь сражающемуся Смоленску. Задача в той обстановке оказалась непосильной: многократное превосходство было на стороне врага. Противник господствовал в воздухе. Спасти группу от полного окружения и уничтожения можно было только отводом за Десну. Этим и занимался до своего последнего часа генерал Качалов. Спасти лично себя ему было нетрудно. Последний раз его видели живым как раз на переправе, подвергаемой непрерывным бомбовым ударам с воздуха. С горечью убедившись, что к реке пробилось слишком мало войск, командарм отдал последние распоряжения, решительным жестом отправил за спасительную Десну даже своего порученца подполковника И. Погребивского с автомашиной и на танке Т-34 отправился спасать истекающие кровью уже разрозненные подразделения группы.
Надо отдать должное политработникам 28-й армии, с которыми Качалов простился на переправе: члену военного совета бригадному комиссару В. И. Колесникову и начальнику политотдела дивизионному комиссару В. П. Терешкину. При докладе начальнику Главного политуправления РККА Л. З. Мехлису они были непоколебимы в своем выводе: Качалов сдаться в плен не мог. Мехлис презрительно назвал их «политическими младенцами»…
Истинную судьбу Владимира Яковлевича Качалова легко было установить сразу после освобождения Смоленщины от оккупантов. Да только никто не решался на опрос населения.
Генерал Качалов погиб 4 августа 1941 года в боевых порядках войск, выходящих из окружения у деревни Старинка. Крестьяне похоронили его в братской могиле у села Крайники. Как и полагалось, в верхнем ряду, первым справа. Вскрыв могильный холм в октябре 1952 года, командарма по останкам опознали сразу: под танковым комбинезоном была генеральская форма, рост 188 сантиметров, старые ранения с характерным повреждением костей. У бывшего сельского старосты на чердаке нашли принадлежавшие Качалову кожанку и сапоги. Нашли, между прочим, и печатное упоминание о гибели и захоронении командующего русской 28-й армией в немецкой газете «Мюнхише Беобахтер» от августа 1941 года.
В декабре 1953 года В. Я. Качалов, заочно осужденный к расстрелу, был реабилитирован. Но лишь через десять лет, 24 октября 1963 года, Маршал Советского Союза А. И. Еременко со страниц «Красной звезды» впервые публично сообщил правду о его судьбе и обстоятельствах гибели. В мае 1965 года Качалова посмертно наградили орденом Отечественной войны I степени, а 25 сентября 1967 года на окраине Старинки, где командарм и его боевые друзья погибли, открыли памятный обелиск.
Не трусость, а высокое самообладание, самоотверженность, верность командирскому долгу проявил в последние часы своей жизни генерал Качалов. Во многом благодаря ему из окружения пробились штаб и части группы. Правда, начальник штаба генерал-майор Павел Егоров, оставшийся в эпицентре боевых действий до последнего, был буквально растерзан озверевшими гитлеровцами. В окружении, но уже в 1942-м, под Харьковом, геройски погиб и его родной брат — генерал-майор Даниил Егоров.
А вот командиры всех трех дивизий, составлявших группу, из окружения вырвались. Командир 149-й стрелковой дивизии генерал-майор Федор Захаров в дальнейшем командовал 81-м стрелковым корпусом, который в апреле 1945 года первым ворвался в Кёнигсберг Именем Героя Советского союза Захарова названа одна из калининградских улиц. Вырвался за Десну с частью танков (на одном из КВ насчитали 102 снарядные вмятины) командир 104-й танковой дивизии полковник Василий Бурков. Он был ранен в оба плеча. В 1943 году Василий Герасимович стал генерал-лейтенантом танковых войск и в этом звании встретил Победу.
Иначе складывалась судьба командира 145-й стрелковой дивизии генерал-майора Александра Вольхина. После прорыва из окружения его направили командиром запасной стрелковой бригады в СКВО. В июле 1942 года он принял под свое командование 147-ю стрелковую дивизию, входившую в состав Сталинградского фронта. И вновь дивизия, оборонявшаяся на правом берегу Дона, под Суровикино, не имея приказа на отход, попала в окружение. Генерал и на этот раз прорвал кольцо, вывел часть сил за Дон.
Но пополнять соединение, командовать им Вольхину не позволили. Состоялся приговор. Самый суровый. Правда, его смягчили и вернули осужденного на фронт в звании майора — заместителем командира стрелкового полка. Вскоре Вольхину вновь доверили дивизию — 251-ю стрелковую, затем он принял под свое начало корпус — 45-й стрелковый, повторно получил звание генерал-майора. После Победы A. A. Вольхин был начальником Объединенных курсов усовершенствования офицерского состава в МВО.
Вырвался из окружения на восточный берег Десны раненным в руку и ногу и начальник тыла 28-й армии генерал-майор интендантской службы Дмитрий Фоменко, возглавлявший до войны обозно-хозяйственное управление Наркомата обороны. После Победы он еще долго служил в БВО.
Таковы судьбы людей, жизнь которых, возможно, оборвалась бы еще в августе 41-го, если бы командарм Качалов не выполнил свой долг до конца, изменил присяге.
Не заслуживали уничтожительного осуждения, которое дано им в приказе № 270, генерал-майор П. Г. Понеделин (ошибочно названный в документе генерал-лейтенантом) и генерал-майор Н. К. Кириллов, хотя они действительно попали в плен. Павла Понеделина Маршал Советского Союза И. Х. Баграмян назвал в мемуарах одним из самых образованных командармов. «В свое время, — писал маршал, — он возглавлял штаб Ленинградского военного округа, руководил кафедрой тактики в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Большой знаток тактики высших соединений, отлично разбиравшийся в вопросах военного искусства, Понеделин в нашем округе пользовался большим авторитетом».
Генерал Кириллов тоже был опытным и умелым командиром. Но и такие военачальники в сорок первом, попав в окружение, теряли нити управления подчиненными и оказывались бессильными. Баграмян ведь и сам вырвался из капкана под Киевом чудом.
Все обстоятельства пленения Понеделина и Кириллова были установлены, когда их уже не было в живых. Нашлись свидетели, которые видели, как на генералов, проводивших рекогносцировку с опушки леса, внезапно набросились до тридцати немецких автоматчиков. В рукопашной Кириллов был ранен. Свидетели, видя это с расстояния, помочь чем-либо командующему армией и командиру корпуса не могли: организованных, управляемых командой сил уже не было.
В сорок пятом Понеделин и Кириллов в числе других наших генералов, оказавшихся в германском плену, вернулись на родину. Вернулись добровольно, самолетом из Парижа, куда их вывезли из лагеря союзники. Приказ № 270 между тем все еще действовал, приговор, вынесенный Понеделину и Кириллову заочно в 41-м, не был отменен. Спустя девять лет, в августе 50-го, вынесли новый — такой же. А еще через пять лет обоих посмертно реабилитировали.
Когда, опираясь на новые знания, имея возможность смотреть в прошлое с высоты опыта, вникаешь в каленые строки приказа № 270, то убеждаешься: в августе 41-го Ставка ВГК просто не располагала достоверными фактами хотя бы единичной генеральской измены. Их просто не было. Ничтожная горстка предателей во главе с генерал-лейтенантом А. Власовым объявилась позже. Власов, кстати, пытался привлечь Понеделина к сотрудничеству. Тот, что зафиксировано показаниями очевидцев, плюнул ему в лицо.
Есть в памятном приказе вроде бы очень правильные слова, под которыми в эмоциональном порыве самому хочется подписаться:
«Можно ли терпеть в рядах Красной Армии трусов, дезертирующих к врагу и сдающихся ему в плен, или таких малодушных начальников, которые при первой заминке на фронте срывают с себя знаки различия и дезертируют в тыл? Нет, нельзя! Если дать волю этим трусам и дезертирам, они в короткий срок разложат нашу армию и загубят нашу Родину. Трусов и дезертиров надо уничтожать.
Можно ли считать командирами батальонов или полков таких командиров, которые прячутся в щелях во время боя, не видят поля боя, не наблюдают хода боя на поле и все же воображают себя командирами полков и батальонов? Нет, нельзя! Это не командиры полков и батальонов, а самозванцы. Если дать волю таким самозванцам, они в короткий срок превратят нашу армию в сплошную канцелярию. Таких самозванцев нужно немедленно смещать с постов, снижать по должности в рядовые, а при необходимости расстреливать на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из рядов младшего начсостава или из красноармейцев».