Горькое вино Нисы

Белов Юрий

День отдыха был, воскресенье.

Я шла по залитому солнцем двору, по иссушенной, утоптанной, белой от соли и сухости земле

и думала об этом старом русском слове — воскресение. Сколько надежд в нем заложено, и вовсе не в том, не в изначальном смысле. Когда-то давно, не помню уж у кого, прочитала я строчки, которые почему-то не забылись, а может, забылись, но очень сегодня нужны были — и вспомнились, воскресли в памяти: „Помню, что одно только страстное желание воскресения, обновления, новой жизни укрепило меня ждать и надеяться“.

Я шла мимо курилки, женщины оглядывались на меня, и было в их взглядах нечто необычное, но я не стала отвлекаться на это, другое меня занимало. Воскресение, обновление, новая жизнь — вот о чем я думала. Как это случается, что слово, сказанное или написанное, вдруг отделяется от человека, даже переживает его и входит в судьбы других людей, помогая им понять и оценить происходящее, себя понять и оценить…

Отцвели уж давно Хризантемы в саду, А любовь все живет В моем сердце больном…

Это Нинка пела. Плохо пела, ни голоса у нее, ни слуха. Но ей хотелось петь, душа просила, и именно это. Вот только что она понимает в любви? А впрочем, что вообще мы в ней понимаем, что мы про нее знаем, про любовь, про ее неизбывную власть над нами, про непонятную силу ее?

И вдруг я подумала с радостной убежденностью: нет, я его не теряю, я его только сейчас обретаю по-настоящему».