Горнист
Шрифт:
Как только дверь закрылась, старший из проводников с досады плюнул ему вслед:
— Будь ты трижды неладен! И черт же принес его. — Он повернулся к Сережке: — Вот, брат, как ты нас подвел.
— Да я же не хотел… — Сергею было очень неловко перед проводниками, попавшими из-за него в беду.
— То-то… не хотел, — смягчаясь, ответил старший. — Куда же тебя девать? Ревизор приказал ссадить.
— А ему что? Разве он понимает… Он — Беликов!
— Не Беликов, а Беленький! А откуда ты его знаешь?
— А
Проводники смеялись, соглашались, что Беленький и правда похож на Беликова. Старший проводник, Иван Семенович, тихо сказал другому, помоложе:
— Посмотри. Ежели Беликов этот сойдет на узловой, так пускай парнишка с нами едет. Куда его ночью-то?
Младший проводник, Ванюшка, как звал его Иван Семенович, вернулся с целым ворохом новостей:
— Беленький сошел. Будет дожидаться курьерского. А по дороге телеграмма пущена. Я главному читал. Он свои очки в вагоне забыл. В телеграмме сказано, что ищут по всей дороге семь человек пионеров из лагеря. И фамилии перечислены. Приказ начальника дороги: найти их и доставить в краевой центр…
— Так это же мы и есть! — радостно закричал Сережка.
— То есть как это — «мы»? Ясно же сказано: семь человек…
— Да дяденька же… Иван Семенович! Нас же и есть семь! Весь наш отряд. Четыре девочки и три пацана.
— Что ты мелешь?! Где же они твои…
— Да Иван Семенович. Здесь же, в вагоне…
Через полчаса неожиданно разбуженный, среди ночи Сережкин отряд, тесно прижавшись друг к другу, сидел в служебном купе и пил чай. Выложили на столик все свои запасы хлеба, фрукты. Иван Семенович и Ванюшка угощали их горячим чаем и помидорами. Девочки наперебой подсовывали проводникам груши, яблоки, кизил.
А еще через час, когда за окнами уже начало синеть небо и потускнели звезды, путешественники удобно разлеглись на настоящих ватных матрасах, прикрытых своими простынями. И ничего не надо было бояться. И скрипучий голос Беликова не смог бы прервать их счастливый сон под веселый стук колес летящего к родному дому поезда.
Отстучали колеса по ажурному железнодорожному мосту через Дон. Замедляя ход, скорый «Новороссийск — Москва» вполз на станцию и замер под легким навесом вокзала.
К седьмому вагону устремились люди.
Сергей глянул в окно и отпрянул вглубь. На перроне — начальник лагеря, врач, медсестра Лиза, секретарь райкома, какие-то люди в железнодорожной форме, женщины с заплаканными глазами, сердитые мужчины…
Сергей незаметно отстал от товарищей. Двинулся к противоположному концу вагона. Заглянул в служебное купе. Иван Семенович готовил постельное белье для сдачи.
— До свиданья, Иван Семенович.
— До свиданья, командир. Счастливого пути.
— Возьмите, Иван Семенович, на память, — Сергей протянул ему свою самшитовую палку. — Она крепкая. Не смотрите, что тоненькая. Железное дерево — самшит!
Старый проводник взял палку, погладил ее рукой и протянул назад:
— За подарок спасибо! Однако ты, знаешь что, брат, возьми ее обратно. Может, еще какая гадюка на пути попадется. Пригодится. Мне тот ваш белоголовенький рассказывал… Ну бери, раз приказываю, — он сунул палку в горловину Сережкиного рюкзака, из которого торчал золотистый мундштук горна. Крепко, по-мужски, как взрослому, пожал Сережке руку и легонько подтолкнул в плечо:
— Иди, горнист! Правильный ты парень. Иди.
Сергей прошел через тамбур в соседний восьмой вагон и с толпой пассажиров вышел на перрон. Он терпеть не мог слез и поцелуев, а еще больше — снисходительного одобрения взрослых. Начнут: «Ах, какой мальчик! Ах, умница!.. Да как он мог додуматься?! Ребенок ведь…» А он в такие моменты мог наговорить грубостей.
Сергей стоял у дверей багажного отделения и из-за тюков на железных тележках наблюдал за происходящим у седьмого вагона. Все сбились в кучу. Объятия. Поцелуи. Оживленный разговор. Нет. Кажется, слишком оживленный. Похоже на ссору. Громкие возмущенные голоса:
— Вам это так не пройдет! — выкрикнул тонкий женский голос.
— А медсестру и врача я бы под суд отдал, будь моя воля, — присоединился к нему мужской.
— Как хотите, но я об этом сообщу прокурору! — поддержал его густой бас.
— Ребенка трое суток голодом морили! Он больной! Что он только пережил! — опять перекрыл всех визгливый женский голос.
Сергей всмотрелся и узнал на руке полной, ярко раскрашенной женщины, грудью напиравшей на тщедушного маленького начальника лагеря, Витькин пухлый рюкзак. Это была мамаша замученного голодом Витьки.
Ему стало так противно, что он отвернулся. А когда снова глянул на перрон, у седьмого вагона уже никого не было.
Сергей облегченно вздохнул и медленно в густой толпе пассажиров пошел к воротам. Протиснулся сквозь толпу у выхода и очутился на огромной привокзальной площади. Осмотрелся. Никого из знакомых не видно.
Встречать его некому. Отец на работе далеко за городом. Дома ждет его, как всегда, записка от отца. Что можно поесть, где что лежит, что нужно сделать. И суровый мужской порядок, никогда не нарушаемый легкой до выдумок женской рукой…