Горные дороги бога
Шрифт:
– Потому, что боги слышат только тех, кто в них верит.
Это было легко понять, едва рукотворная Боженка сорвалась с места, получив мой приказ. Нет, даже не приказ, а всего лишь пожелание.
Это ведь были боги моего мира.
Мои боги.
– Нет, не может быть…
– Тебе надо было обращаться к своему божеству. У вас же там, в вашем гадюшнике, есть свой божок, верно? – Я двинулся по галерее в сторону лестницы, со злорадным удовлетворением наблюдая прикованные ко мне удивленные и всерьез испуганные взгляды. – А ты сам захотел создать
Конечно, эти ступени не были и на сотую часть столь же величественны, как престол катральского храма, но я, пожалуй, чувствовал себя сейчас не менее возвышенно, чем прибоженный, назначенный держателем кумирни. И куда могущественнее.
– Тебе было мало того, что ты и твои приятели делают людей рабами? Или, как вы их называете, куклами? Ты покусился даже на наших богов. Захотел превратить их в бессловесных слуг? Ну что сказать, тебе удалось. Вот только хозяина они выбрали себе сами.
Спускаться ниже второй ступеньки я не стал. Именно так, чтобы их макушки не доставали мне до пяток. Только так.
– Твоему деянию нет названия в моем мире. Не придумали еще такого преступления. Представляешь, никто из людей никогда не помышлял о том, чтобы сделать бога своими руками. Только образ. Смутный, непонятный, странный. Потому что бога нельзя видеть. И тем более богу нельзя приказывать. Не положено. Мы живем по таким правилам. Наш мир. У тебя свои законы? Понимаю. И судить не берусь. Знаешь ли…
Слова возникали будто сами собой. Словно кто-то невидимый и неощутимый вдруг подчинил мое тело своей воле. Прямо как демон, только на сей раз я не чувствовал необходимости бороться с захватчиком. Наоборот, готов был исполнять любое его повеление.
– Бож тебе судья.
Золото вспышки сверкнуло в другой стороне. Там, где стоял второй из рукотворных богов. Но никакого движения не было, все оставались на своих местах: и названный «Бож», и тот, кого следовало осудить. По лицу одержимого было видно, что он до смерти напуган, правда, когда стало ясно, что представления, подобного устроенному «Боженкой», не ожидается, черты боготворца заметно расслабились. А зря.
Праздничные одежды всегда обильны тканью и всевозможными украшениями, на них очень трудно заметить как проступающую кровь, так и сполохи света, особенно если не чувствуешь ни малейшей боли внутри и снаружи, поэтому одержимый понял, что происходит, только когда синеватые искорки затанцевали в воздухе прямо перед его лицом, сливаясь в плотный комок. Не знаю, как это вообще было возможно, оставить демона в сознании и одновременно разделить с этим самым сознанием, но на то боги и есть боги, а не простые смертные.
Боготворец, то ли уже неспособный пошевелиться, то ли оцепеневший от ужаса, смотрел не отводя глаз на звезду, которой сам и являлся, пока она медленно плыла по воздуху прямо в простертую ладонь безразлично улыбающегося «Божа». Смотрел, как хрупкие пальцы смыкаются вокруг синего сияния, сжимают, сдавливают и… стряхивают на пол горсть тусклых крупинок.
Он так и остался стоять, даже когда жизнь покинула его окончательно. Статуей, наглядно указывающей всем присутствующим в зале, что может произойти с тем, кто выступит против меня и моих богов.
Я мог пожелать, чтобы все одержимые в единый миг исчезли с лица обоих миров. Или остались. Неважно. Главное, здесь и сейчас любое мое желание могло стать исполненным. Безо всяких условий. Безо всяких жертв. Ведь истинные боги даруют свою всемогущую милость просто так. Просто потому, что могут это сделать.
Десятки глаз в прорезях разноцветных масок осторожно касались взглядом моего лица, стараясь угадать, что случится дальше, и надеясь избежать участи, уже постигшей двоих в этом зале. А я смотрел поверх голов и мучительно думал, как поступить.
Будь все хоть чуточку иначе, сомнений бы не возникло: смерть, и все. Но зачем-то, по какой-то нелепой, сумасбродной и все же веской причине Иттан со-Логарен пожертвовал собой, чтобы спасти всех этих тварей. Ведь ему было легче легкого дождаться, пока пряжки и стебли сделают свое дело. Или боялся за свою жизнь тоже? Но тогда пусть лучше бы сбежал. Неужели не мог? Не верю.
Нет, он точно знал, что ему надо. И нарочно показал это мне. Чтобы я не отступил ни на шаг в сторону от начертанного им пути.
Вот так и заканчивается всемогущество. Разбиваясь об узы долга. Если эти одержимые должны были остаться в живых, я не мог их убить. Потому что не простил бы себе никогда преступления против последней воли, против памяти…
Были ли мы друзьями? Бож его знает. То есть Бож-то наверняка знает, только отвечать не станет.
Иттан со-Логарен не раз спасал мне жизнь. И он же убил меня, когда другого выхода не было. С ним мы точно были чужими друг другу людьми, а вот Натти…
Без него в смотрительском доме будет пусто и скучно. Теперь уже навсегда.
– Вы должны были принять одно решение, верно? И вам предъявили все необходимые доводы. Решите уйти из этого мира? Помашу вам платочком. Рискнете остаться? Что ж, тогда вас буду судить уже не я, а сами знаете кто. Думайте, но думайте скорее, потому что безгранично только божье терпение, а не человеческое. И да… Думайте за дверью. Убирайтесь отсюда. Вон!
Повышение голоса оказалось лишним: одержимые высыпали из танцевального зала быстрее, чем мои слова превратились в эхо. Впрочем, вскоре выяснилось, что не все здесь отличались завидным послушанием.
Не прошло и минуты, как из темного угла раздалось слегка растерянное и одновременно восхищенное:
– Никогда бы не подумал, что так обрадуюсь, когда мое приглашение будет принято.
Он даже ради пестрого праздника не изменил своей привычке странно одеваться, но теперь, на фоне опустевшего и полуразгромленного зала, смотрелся в своем мрачном костюме вполне уместно. Как могильщик на поле закончившегося боя.
– То письмо… запечатали вы? – срывающимся голосом спросила Лус.