Шрифт:
Часы пробили одиннадцать. Большая летучая Мышь по имени Сирена вылетела из каморки, что скрывалась под циферблатом, и, хлопая крылья, громко провозгласила:
– Торопитесь! Остался всего один час! – и тут же скрылась.
На улице было оживлённо. Прохожие сновали туда-сюда в поисках славы. Искали её везде, где только можно – в мусорных баках, что были заполнены доверху старой ненужной рухлядью, на скамейках, что стояли рядком вдоль аллеи, в кустах, на которых давно облетела листва. Они заглядывали в лица друг друга, внимательно всматривались, словно ища ответы на свои безмолвные вопросы. При этом каждый спрашивал об одном и том же. «Где она, где? Вы не слыхали? Может быть, видели? Ах, нет… Ну, тогда проваливайте!»
Те, кто посмелее, заглядывали в карманы прохожих, но кроме бумажников и портсигаров ничего другого не находили. Кому-то достались ключи от квартиры, но стоило взять их в руки, ключи испарялись сами собой. Какой от них прок, если номера квартиры всё равно не знаешь?
Машины в ту ночь остановились. Движение на дорогах прекратилось. Светофоры, стремительно мигая, переливались всеми оттенками радуги, создавая цветочную какофонию. От неё рябило в глазах, но прекратить это светопреставление никто не мог. Все знали – последний час перед кануном нового года самый тревожный. И если вмешаться в естественный ход событий, последствия могут быть непоправимые.
Тротуары были заметены листьями, которые шуршали под ногами. Час дворников ещё не пришёл, и убирать их было некому. Они сбивались в кучи, но при каждом порыве ветра разлетались вновь. Листьев было так много, что тротуарной плитки под ними совсем не было видно.
– С прошлого года остались неубранными, – заметил случайный прохожий. – Вот и разлетелись, черти багряные!
Прохожий этот был одет в ярко-синее пальто, спускавшееся до самых пят. Он прогуливался неспешно, озираясь по сторонам и изредка поглядывая наверх, туда где старые городские часы давали свой привычный бой. Это был один из новичков, переселенец с другого берега реки, исполняющий теперь обязанности зубных дел мастера. Имени своего он не имел, и звали его по роду занятости не иначе как Протезе.
Мышь Сирена, вылетев снова, презрительно взглянула на мастера Протезе и, не выдержав, плюнула вниз. Промахнулась совсем немного. Протезе поднял голову и погрозил ей кулаком. Но поздно – Мышь уже скрылась в застенке.
– Вот чертовка! – впрочем, совсем беззлобно выругался он. – Не нравится, что за ней наблюдают! Так спустись вниз, поговорим.
– Ещё чего! – услышал он противный писк над головой. – Тебе надо, ты и поднимайся!
Протезе прикинул взглядом расстояние и хмыкнул:
– Верёвочную лестницу бы достать, тогда, может, и поднялся бы. У тебя случайно нет?
– Нет! – Мышь так и не показалась из застенка. – Кто я, по-твоему? Верёвочных дел мастер?
– А что ты вообще можешь, кроме как время у людей отбирать?
Это была провокация. Но Мышь возмутилась в ответ.
– Я?! – пропищала она, приоткрыв дверцу застенка. – Это я-то время у вас отбираю?
– А кто же ещё? Ты и есть.
– Ну, ничего себе, заявление! Я, значит, работаю, не покладая лап и крыльев, день и ночь без отдыха сижу тут, на посту, слежу за тем, чтоб вы, негодные, жизнь свою не проспали, а мне взамен что?!
– Что? – эхом повторил Протезе.
– Как – что? – продолжала возмущаться Мышь. – Да ты меня почти что воровкой обозвал! Как только совести хватило!
– У меня-то? У меня её полно. Поделиться могу, если желаешь.
– Нет уж, спасибо, – Мышь снова захлопнула дверцу. – Мне твоя совесть ни к чему. Своей не имею и чужих не надобно.
– Вот и поговорили, – философски заключил Протезе и, покосившись на часы, отошёл немного в сторону. А вдруг эта Мышь злопамятная? Даром что ли двенадцать лет тут служит? Всё себе записывает, крылатая, всех слово ненароком обронивших. По лицам запоминает. Имена давно уже не нужны никому. У кого слава есть, тот имя и получает. А кто не нашёл её пока, тот в имени не нуждается. У города простые правила.
Мимо прошелестела Госпожа Осень. В ярко-коричневом платье с росписью золотых листьев и небрежно накинутой на плечи шалью багряного оттенка, открывающей белизну плеч. Она держала голову прямо и смотрела только вперёд.
Конец ознакомительного фрагмента.