Город богов
Шрифт:
— Да, Ты скрывал правду от нас…
— Я поступил так, как был должен, — его глаза были спокойны, голос звучал твердо и решительно.
— Конечно, мы понимаем и не настаиваем на том, чтобы Ты шел против своих обычаев… — начал было Евсей, но тот жестко остановил его резким взмахом руки:
— Дослушай меня, торговец!
Караванщик, пораженный, умолк. Он прежде не видел господина таким — решительным, властным, даже жестким. "Нам никогда не следует забывать о том, что мы говорим с богом, — думал он, — добрым, справедливым, мудрым, но богом, грозным в своем гневе… Да будет Он милосерден к нам. Да
— Если бы обстоятельства не вынудили меня, я продолжал бы скрывать ее и дальше. И не важно, что сейчас в этом мире магия признается за благо…
— Наше готовившееся восстание в Эшгаре против Хранителя…
— Легенда о Маре лишь…
Караванщики заговорили в один голос, при этом каждый думая о своем, но холодный взгляд собеседника заставил их умолкнуть.
— Дело во мне, — мрачно проговорил колдун. — Моя сила не принадлежит этому краю, чужая, как и я сам. Мне следовало стать совсем другим, если я хотел жить в мире с этой землей и всем, существующим на ней. Но я не смог изменить себя. И я не знаю, к чему это все приведет.
— Впереди нас ждет беда?
— Опасность — да, испытание — да, но не беда, — тот еще сильнее помрачнел.
— Почему же тогда…
Пристальный взгляд заставил караванщика замолчать, так и не задав вопроса.
"Я скажу, когда сам узнаю ответ", — порывом ветра пронеслись у Атена в голове слова.
— Во всяком случае, — хмуро глянув на караванщиков, продолжал маг вслух, — я согласен с тем, что вам не следует никому говорить о том, кем вы меня считаете.
— Но если кто-то проговорится… — они доверили бы своим друзьям-караванщикам собственные жизни, но ведь были еще и рабы, готовые на все ради того, чтобы остаться в городе…
— Что ж, будет хоть какой-то прок от вашего стремления обожествить меня, — Шамаш качнул головой. — Скажите, что таково мое желание. Я же позабочусь обо всем остальном.
— Конечно! — никому и в голову не придет хотя бы подумать о том, чтобы пойти против воли бога Солнца.
…Красный диск дневного светила уже скатился к земле, окрасив все вокруг в закатные тона, когда на горизонте показались мерцающие очертания города.
Священный холм возносился высоко в небо и исходившие с его вершины потоки магического пламени словно прозрачный купол покрывали землю — и лежавший на склонах город, и окружавший его словно оградой лес, за которым скрывались невидимые глазу, но, несомненно, имевшиеся поля и луга.
— Шамаш, пойдем! — Девочка вынырнула из-за спины отца, но, словно не замечая его, сразу бросилась к нему, схватила его за руку, потащила его за собой, ничего не объясняя.
— Мати! — хозяин каравана сурово взглянул на нее, но дочка в ответ лишь наморщила носик, показывая, что на этот раз она настоит на своем и никакие уговоры тут не помогут. — Ладно, — вынужден был согласиться Атен. Вздохнув, он виновато взглянул на бога солнца, словно говоря: "Ну что с ней поделаешь? Ты уж прости…"
Тот улыбнулся в ответ. Его глаза залучились теплом.
— Девочка ведет себя с Ним как к старшим братом, — проводив их взглядом, проговорил Атен.
— Со стороны кажется, что и Он привязан к ней как к сестре…
— Ты ведь знаешь, кто Его сестры, — Атен взглянул на помощника с укором. Старшая из сестер бога солнца, повелительница мира смерти госпожа Кигаль — слишком грозна и сурова, младшая, богиня плотских наслаждений Инанна — ветрена и вздорна…
— Мати говорила, что ей всегда хотелось иметь старшего брата. Может быть, и Ему нужна была маленькая сестренка…
— Смертная?
— Если боги не находят нужного на небесах, Они спускаются на землю.
— Что бы там ни было, Мати должна проявлять должное уважение к богу… как бы Он ни относился к ней… — его скулы напряглись. От ожидания еще одного трудного разговора с дочерью ему стало не по себе.
Девочка становилась все более ранимой, готовая расплакаться из-за того, что на самом-то деле было незначительным пустяком, не дотягивавшем в глазах отца даже до того, чтобы именоваться обидой.
— Хочешь, я поговорю с ней? — заглянув в глаза брата и прочтя в них нараставшее душевное напряжение, предложил Евсей.
— Да, — сразу же согласился Атен. Это было бы избавлением от стольких забот…!
– Странно. Откуда во мне это неотступное стремление заглядывать в будущее, беспокоиться о том, что только предстоит? — он словно думал вслух, слушал слова, надеясь, что так он сможет лучше понять их и найти ответ на вопрос, на который не надеялся получить ответ ни от кого, за исключением самого себя. Меня ведь воспитывали в законах города. "Живи сегодняшнем днем и оставь завтрашний богам"…
— Мы уже давно не горожане. В караване же все иначе, — Евсей глядел на брата с сочувствием. Он понимал, что ему самому, благодаря юному возрасту, было куда легче отказаться от оставленного позади и принять новое… Несмотря на всю боль потерь… Другим этот шаг дался куда мучительнее
— Разве? "Живи одним переходом, не задумываясь над тем, первый он, десятый или последний" — я что-то не вижу особой разницы… — оторвавшись от созерцания снега у себя под ногами, караванщик поднял голову, огляделся. — Ничего городок, не маленький, — продолжал он. Атен стремился не просто поскорее положить конец этому разговору, но сделать так, чтобы он забылся, оставшись далеко позади, за пологом других образов и слов. — Хотя и переживает не лучшие времена.
Евсей скользнул взглядом по оазису, приближавшемуся с каждым мигом, каждым шагом:
— Судя по высоте холма, в былые времена он был больше. И лес… Пустыня уже поглотила часть его, да и то, что осталось… Деревья выглядят хилыми и болезненными, так, словно им не хватает тепла…
— Ты прав, — он расстегнул полушубок, но снимать не стал. — В прошлом городе все было по-другому.
Помощник лишь пожал плечами: — Что тут сравнивать? Там был сильный, умудренный опытом Хранитель, к тому же, уверенный в будущем, имея внука-наследника силы… Здешний же хозяин, во всяком случае, судя по первому взгляду, куда слабее. Хотя, возможно, все дело лишь в том, что он еще слишком молод, или, наоборот, уже очень стар… Брат, у нас могут быть проблемы с торговлей… — "И не только с ней", — говорил его взгляд, в то время как уста молчали, не спешили произнести слова, возвращавшие назад, к недавнему разговору, словно осознавая, что, обретя продолжение, он причинит боль душе и внесет раздражение в дух.