Город энтузиастов (сборник)
Шрифт:
Беда, мой дорогой читатель, с этим женским элементом человеческого рода. Ты считаешь стриженую эту головку, набитую премудростями курсов политграмоты и прочими премудростями, набиваемыми в сотни таких же стриженых головок, на всех рабфаках, вузах, тузах, втузах и техникумах, за кладезь самых новых мыслей и взглядов, а оказывается – в этой головке еще осталось место для каких-то там предчувствий. Ты думаешь, что она верит только в Маркса и Энгельса, свято соблюдая заветы Ильича, а она верит снам и каждое утро перелистывает потрепанный сонник, чтобы узнать,
Так, примерно, рассуждал и Бобров. Так рассуждала бы и сама Нюра, будь бы она на его месте.
– Какие предчувствия? Просто смешно это от тебя слышать. Ты ревнуешь, может быть? Так если я тебя разлюблю – я прямо скажу об этом и все тут. Ведь верно?
Он мог бы повторить ей, что и любви, как чего-то особенного и связывающего, вовсе нет, что есть физиологическое влечение, что это одно из самых простых житейских дел – он мог бы сослаться, что до сих пор и она очень просто относилась ко всему, и прочее, и прочее…
– Скажешь, да? – спросила она, поднимая на него умоляющие глаза.
И невольно представил Юрий Степанович, как такой же взгляд бросила бы Муся. Сколько было бы в этом взгляде и нежности, и лукавства, и кокетства.
– А ты хотела бы из-за таких пустяков расстроить все дело.
– Ты поняла, наконец, что говоришь глупости?
Нюра неуверенным и как-будто бы прибитым взглядом робко ответила ему:
– Нет, зачем же… Ты свободен и можешь делать все, что ты хочешь. Разве я имею право связывать тебя.
Мир был заключен. И этот мир не был миром без победителей и побежденных. Нюра была побеждена: она не знала, по чувствовала это – так же как и Бобров чувствовал свою победу.
IX
И только раз мечта с мечтой встречается.
Муся вышла к Боброву не сразу. Он успел осмотреть гостиную с мягкими диванами и креслами в серых по летнему времени чехлах, с картинами далеко не революционного содержания, а впрочем и с портретами вождей в новеньких покрытых свежим лаком рамках. Когда он успел все это осмотреть и убедиться в том, что Муся, несмотря на жилищный кризис, живет достаточно просторно – она вышла сама в белом платье, обнажавшем полные, чуть загорелые руки и плешь.
– Что же вы не удосужились заглянуть ко мне раньше, – сказала она, усадив его на диван так близко, что ее платье прикасалось к нему и он прямо перед собой видел большие серые глаза и мелкие чуть запудренные веснушки. – Давно вы приехали? Вот видите. Где вы научились забывать старых друзей? Я просила напомнить вам о себе одного вашего приятеля… как его… Алафертова.
– Алафертова, – не скрывая удивления, переспросил Бобров: – он мне ничего не говорил…
– Ну как же. Вы сами должны были догадаться… Ведь это же очень, очень обидно…
Она отвернулась, и лицо ее стало действительно выражать обиду, впрочем опять-таки с оттенком лукавства. Он пытался оправдываться –
– Ладно, я вас прощаю… только смотрите – в последний раз.
Он взял ее руку и долго не выпускал из своей, крепко сжимая маленькие сухие пальцы.
– А теперь рассказывайте, что вы здесь делаете, – спросила она, не отнимая руки: – как ваш знаменитый город. Я уж слышала…
Бобров был доволен, что не ему первому! пришлось начинать разговор, который должен был закончиться чем-то в роде просьбы. Она терпеливо слушала его рассказ с серьезностью, вовсе, казалось бы не свойственной кокетливой и легкомысленной женщине, неспособной ни над чем серьезно задуматься, какой она показалась Боброву. И только при упоминании об архитекторе она задала мало относящийся к делу вопрос.
– Кто он такой? Вы говорите – интересный человек? Почему он у меня не бывает?
И положив свою руку на руку Боброва, спросила:
– Вы приведете его сюда? Ладно?
Бобров согласился – правда, не без некоторого минутного замешательства. Муся отметила это замешательство чуть заметной полуиронической, полуторжествующей улыбкой.
– А я слыхала – вы влюблены, – ни с того ни с сего задала она ему совсем уже нескромный и вовсе не относящийся к делу вопрос.
Бобров понял, что тут не обошлось без Алафертова, который успел посвятить Мусю во все подробности его жизни.
– Она хорошенькая? Это правда? Говорят – большая умница.
Бобров пробормотал не то да, не то нет, но Мусе и не нужно было ответа. Кокетливо улыбнувшись, она поправила спустившееся с плеча платье и покраснела.
– Ну что же. Ведь мы все-таки останемся друзьями. Не правда ли?
Взглянула ему в глаза и опять крепко пожала руку. Он ответил таким же крепким рукопожатием.
– Теперь ты мои, – хотела она сказать этим рукопожатием, но вслух сказала другое.
– Я в вашем распоряжении. Мне так нравятся все эти ваши… планы. Завтра вы будете у меня? Здесь можно встретиться с очень интересными для вас людьми…
Она пристально посмотрела ему в глаза и раздельно добавила:
– Например… товарищ Лукьянов. Будете?
Архитектор, которого Бобров не замедлил осведомить о своих успехах, шутливо предупредил его.
– Смотрите – осторожнее. Женщина – это чёрт. В них всегда бесы живут.
– Я в бесов не верю, – попробовал отшутиться Бобров.
– Что вы? Напрасно! В бесов даже коммунистам разрешено верить. Один мой знакомый – коммунист – работали мы с ним вместе, а он к каждому слову – чёрт да чёрт. Так нет же, говорю, чёрта. А он мне: – «Что ты, – это в бога нельзя верить, а в чёрта можно. Насчет чёрта ни в одной инструкции не сказано». Я не поверил ему – дай, думаю, сам посмотрю. И понимаете – все учебники перебрал, даже толстый этот – как его – Бердников и Светлов – действительно о чёрте – ни слова.