Город и звезды [сборник]
Шрифт:
Передвижные барьеры стали теснить толпу провожающих — друзей и родных, кинооператоров и представителей Комитета по делам космоса. Держа жену и дочь за руки, Франклин дал увлечь себя человеческому потоку. Какая смесь надежд и тревог, радостей и печалей окружала его сейчас! Он попытался вспомнить, что чувствовал, когда сам первый раз выходил в космос. Это была одна из величайших минут его жизни, и, однако, все забыто, стерто тридцатью годами полнокровной жизни.
Теперь ют Питер ступил на путь, по которому когда-то следовал его отец. Пусть тебе повезет среди звезд больше, чем мне, сынок… Если бы можно было перенестись в Порт-Ловелл, когда Айрин будет встречать юношу, который
В полном молчании истекали последние долгие минуты. Питер, конечно, уже увлечен всем тем волнующим и необычным, что будет окружать его целую неделю, горечь расставания забыта. И кто его упрекнет за то, что все его мысли — о новой жизни, которая сулит столько неизведанных переживаний…
«Ну а моя собственная жизнь?» — спросил себя Франклин. Теперь, когда сын стартует в будущее, вправе ли он сказать, что она удалась? Трудно дать исчерпывающий ответ на этот вопрос. Далеко не все его начинания были успешными, а некоторые кончились бедой. И пусть его считают героем, все равно вряд ли он достигает новых высот: слишком много людей было задето и возмущено, когда он — несколько неожиданно для самого себя — оказался союзником Маха Тхеро. Уж во всяком случае, ему нечего надеяться на повышение (да он его и не хочет) в ближайшие пять или десять лет, которые нужны, чтобы перестроить Отдел китов. Франклину ясно сказали: поскольку он сам отчасти повинен во всем (во всей этой заварухе, говорили люди попроще), пусть теперь расхлебывает.
Есть одна вещь, которой ему никогда не дано узнать. Если бы судьба не даровала ему общественное признание и не столь преходящую, зато более ценную дружбу сенатора Чемберлена, хватило бы ему решимости отстаивать свои новые взгляды? Легко было, став очередным (сегодня всеми почитаемым, а завтра всеми забытым) героем толпы, излагать свою точку зрения. Какая бы злоба ни кипела в душе у начальства, оставалось только смириться с отступничеством Франклина. Иногда он даже жалел, что его выручила прихоть судьбы. Да и можно ли приписывать его показаниям решающую роль? Пожалуй, да. При всенародном опросе голоса разделились почти поровну; без его помощи Маха Тхеро мог бы и проиграть.
Три резких сигнала сирены прервали мысли Франклина. В торжественной тишине, которая казалась неестественной тем, кто еще помнил ракетный век, огромный корабль сбросил тысячетонное бремя своего веса и двинулся вверх, возвращаясь в родную стихию. В полумиле над стартовой площадкой вступило в действие собственное поле тяготения корабля, и земные понятия о «верхе» и «низе» потеряли смысл. Нос нацелился на зенит, и на миг среди облаков словно повис чудом заброшенный в небо металлический обелиск. Но тут же — по-прежнему в великом безмолвии — обелиск превратился в туманную полоску, а затем небеса и вовсе опустели.
Напряжение схлынуло. Кто-то вытирал слезы, но большинство провожающих смеялись и шутили, может быть, чуть громче обычного. Обняв за плечи Энн и Индру, Франклин повел их к выходу.
Сыну он охотно завещает безбрежное море космоса. С него самого хватит земных океанов. В них обитают те, с кем связан его труд, — от могучего, как гора, Левиафана до новорожденного дельфина, который еще не научился сосать молоко под водой.
В меру своих сил и разумения он будет их охранять. Уже теперь Франклин ясно представлял себе будущую роль своего отдела, когда смотрители на самом деле станут покровителями всего живущего в морях. Всего? Нет, это, конечно, абсурд; нет средств, чтобы остановить или
Невозможно предугадать, во что это выльется в отдаленном будущем. Даже смелый и еще не осуществленный замысел Люндквиста — приручить косаток — может оказаться лишь слабым намеком на то, что свершится уже в ближайшие десятилетия. Кто знает, не принесут ли они ответ на загадку, которая до сих пор владеет его умом и к решению которой он был так близок, когда подводное землетрясение отняло у Франклина его самого дорогого друга.
Завершается едва ли не лучшая глава его жизни. Конечно, трудности еще могут быть, и немало, но вряд ли будущее припасло для него такие задачи, какие выдавались прежде. В известном смысле он выполнил свою миссию, хотя работа только начинается.
Франклин еще раз поднял взгляд в пустое небо, и в памяти, как волна на мелководье, возникло то, что сказал ему Маха Тхеро, когда они возвращались из Гренландии. Разве можно забыть слова, от которых холодок под ложечкой… «Когда придет это время, вполне возможно, что превосходящие нас существа будут обращаться с нами так, как мы обращались с другими обитателями нашей планеты».
Может быть, и глупо подчинять свои мысли и поступки призрачным догадкам об отдаленном и непостижимом будущем, но он не жалел о сделанном. Пристально глядя в голубую бесконечность, которая поглотила его сына, Франклин вдруг почувствовал, что звезды совсем близко.
— Дайте нам еще сто лет, — прошептал он, — и мы встретим вас с чистой душой и чистыми руками, в каком бы облике вы нам ни явились.
— Пошли, милый, — позвала его Индра; ее голос чуть- чуть дрожал. — У тебя осталось совсем мало времени. Из Отдела звонили и просили напомнить тебе: через полчаса начнется заседание Комитета межведомственной стандартизации.
— Знаю. — Франклин решительно высморкался, словно поставил точку. — Я их не задержу, не бойся.
ЗЕМНОЙ СВЕТ
ГЛАВА 1 [2]
Поднимаясь с погруженной в ночную тьму равнины на взгорье, монорельс терял скорость. «Скоро и солнце догоним», — подумал Садлер. Здесь терминатор двигался совсем медленно, при желании человек мог бы без особого труда идти с ним вровень, удерживать раскаленный шар точно на горизонте — пока не захотелось бы передохнуть. Но даже и потом Солнце будет закатываться так медленно и неохотно, что только через час с лишним последний его ослепительный сегмент исчезнет и наступит долгая лунная ночь.
2
Сквозь эту ночь и мчался сейчас Садлер, пересекая землю, открытую первопроходцами два столетия тому назад, со скоростью пятисот километров в час. Кроме него и истомленного скукой кондуктора, чьи обязанности, похоже, ограничивались приготовлением для пассажиров кофе, в вагоне ехали четыре астронома Обсерватории, остальные места пустовали. Дружелюбно кивнув своему попутчику при входе, жрецы науки тут же перестали его замечать и с головой погрузились в какой-то свой — научный, конечно же, — спор. Несколько уязвленный таким пренебрежением, Садлер утешился мыслью, что его приняли не за новичка, впервые выполняющего задание на Луне, а за бывалого старожила.