Город мясников
Шрифт:
Моя очередь покинуть борт. Я вылез из кресла второго пилота, перешел в десантный отсек и оседлал своего шагателя. На секунду спина онемела, так всегда происходит, когда подвижные иглы сенсоров находят штеккер. Еще секунда – и наступает неповторимый, упоительный момент единения, когда начинаешь ощущать всю махину, как продолжение собственного тела.
Шагатель издалека похож на длинноногую птицу с отрубленной головой. Десятифутовые, матово поблескивающие ноги с мышцами полутвердого типа, с подвижными когтистыми ступнями, а по бокам туловища сложены гибкие манипуляторы с полным шанцевым набором.
Крыша распадается, и я выпрыгиваю наружу. Скафандр амортизирует приземление, в десяти футах подо мной треугольные пятки выпускают шипы, чтобы закрепиться на влажном косогоре. С сухим щелчком в картечницу подаются два первых снарядных картриджа.
Не техника, а мечта. Здесь действительно сбываются мечты.
Свиная Нога улыбается мне, оторвавшись от визора. Я подмигиваю в ответ. Все идет по плану…
Кроме запаха крови.
19
АНОМАЛ
А больше всего ненавидят того, кто способен летать.
Кто первый вспомнил, что ближайшие соседи, с которыми на одном плетне сушили одеяла и ковры, – это кровные враги? Кто первый вспомнил, что дочерей Единого нельзя отдавать за безбожников в красных платках? Кто подсунул крестьянам оружие, кто припомнил прежние границы и прежние обиды? Кто первый написал в газете, что шесть крайщин не могут жить в мире? Кто первый заявил с экрана телевизора, что горная страна, насильно собранная из шести враждующих крайщин, подобна мертвому ребенку, которого президент усиленно выдает за живого?
Кто помог мирным селянам озлобиться?
…Никос принес на школьный двор раненого волчонка, с волочащимися задними лапами. Волчонок был совсем крохотный. Охотники застрелили его мать и двоих его серых братцев. Третьего, самого слабого, не заметили или тоже посчитали мертвым. Однако пуля его нашла и перебила позвоночник.
Вначале дети собрались вокруг Никоса. Девчонки принесли молока, налили в миску. Кто-то предлагал найти ветеринара и удалить пулю, кто-то предлагал сдать щенка в проезжий зверинец.
– А почему он тебя не кусает? – взволнованно спрашивали малыши. – Разве волк будет есть из рук? А как ты его нашел?
– Волкарь-страшила, Волкарь-страшила! – захохотали вчерашние приятели.
Никос не знал, что им отвечать. Рано утром он открыл глаза и услышал, как далеко в лесу скулит волчонок.
– Потому что он ненормальный! – обидно засмеялись старшеклассники. – Вы разве не знали, что вся их семейка – ненормальные? Аномалы проклятые…
– Ты что, совсем рехнулся? – набросились на Никоса парни в синих тюрбанах. – Разве можно обнимать волка? Или ты хочешь превратиться в Волкаря-страшилу?
Вся их семья – ненормальные…
Аномалы, вот они кто. Проклятое племя.
Учитель видел, как старшие отняли волчонка и утопили в бочке. Учитель видел, как Никосу разбили нос, но ничего не сказал.
Потому что в школу уже проник кошмар.
Испокон веков в городке стояли две школы. Старики еще помнили, как мальчики в синих тюрбанах учились отдельно, как и предписывала им святая книга, но постепенно религиозные общины притерлись, как притираются со временем зубчатые колеса любого долгоиграющего механизма, и в дальнюю школу детей перестали отправлять.
На жирных пашнях Славии даже пограничные столбы могли бы плодоносить при регулярном поливе, но вместо плодов по земле снова покатились вскрытые штыками младенцы, а обезумевшие псы принялись лакать кровь из горячих ручьев. Тошнотворный дым стелился над сгоревшими деревнями, дома превращались в осажденные крепости, из подвалов доставалось похороненное прежде оружие. С экранов лилась грязь и взаимные проклятия, а преторианцы Сената всегда опаздывали на один день, когда их посылали остановить междоусобную бойню.
– Почему вы не хотите с нами играть? – кричал Никос в спины соседским мальчишкам.
– Потому что вы – грязные аномалы, и бог ваш – грязная свинья! – кривлялись вчерашние друзья.
– Вам лучше не ходить в школу, – сказал учитель сестрам Никоса. – И передайте отцу, что вам лучше уехать!
– Это потому что мы – аномалы? – спросил Никос старших сестер.
– Это потому, что мы верим во Всеблагого мученика, – ответили старшие. – Аномалов много и среди синих тюрбанов.
В восьмилетнем возрасте Никос наблюдал, как сытые офицеры в синей форме таскают за бороды их соседей-стариков. Офицеры мочились посреди улицы, поджигали заборы и ногами били старух. Потом в одночасье запретили торговлю, и умер от голода старенький сосед. А потом от отсутствия лекарств умер новорожденный ребенок у тети Стаси.
– Будет еще хуже, – сказал настоятель храма Михаил и призвал всех уезжать. В городе появились дома с заколоченными окнами. На столбах висели объявления о распродажах. На окраинах жгли костры из старой мебели. Докатывались смутные слухи о поножовщине в соседней крайщине. Отец вслух читал газеты, мать охала. В газетах говорилось, что банды изуверов в красных повязках жгут мосты и вешают детей.
– Но это же неправда! – заплакала мама. – Мы никого не убиваем. Зачем они это делают?
– Куда мы поедем? – закричала однажды мама, и Никосу стало страшно. Он думал, что испугался маминых слез, ведь она заплакала впервые. Спустя много лет он вспомнил этот первый свой страх, свой первый настоящий страх, и понял, откуда он взялся.
Он испугался будущего. Ведь ненормальные аномалы тем и сильны, что умеют иногда угадывать дурное будущее.
– Зачем нам признаваться, что мы видим дурное? – спрашивал Никос у отца.
– Потому что каждый несет свою ношу, – неохотно отвечал отец. – Знания даны для того, чтобы ими делиться.
– А сестра говорит, зачем мама лечит их овец, если они плюют нам в окна?
– Потому что мама не может не лечить. А плюются те, кто завидует.
– Соседская Зулия говорит, что во мне живет сатана!