Город одиноких (сборник)

Левандовский Борис

Но ты ведь сам знаешь, что она тебе не откроет, – заговорил с ним мучительно трезвый голос рассудка, – потому что не может этого сделать. Она не может подняться и выйти из ванной, где ты ее оставил с перерезанным горлом, чтобы теперь открыть тебе дверь. Это же логично, так? Никто не смог бы этого сделать. Сколько бы ты ни звонил сейчас, ее не отпустит та загустевшая лужа крови, что ударила фонтаном, – помнишь? – когда ты подошел сзади. Она целую секунду смотрела на тебя в зеркало, пока его не залила кровь, а на тебя не упало ни капли,

смешно, да? А потом ты вернулся в ту квартиру и лег отдохнуть, потому что сильно устал, потому что у тебя был обморок…

Вранье! Ничего он такого не делал, – Влад отшатнулся от двери, покрываясь коростой льда, и его глаза сами опустились к замочной скважине, из которой торчали его ключи.

Мать действительно лежала в ванной, а он по-прежнему не мог вспомнить, как все произошло. Кроме ее взгляда в зеркале. Словно ему подсунули чью-то чужую память с единственной четкой картинкой.

В том, что она мертва, не было никаких сомнений. Но Влад все равно поднял за волосы ее голову, чтобы увидеть глубокий длинный разрез на шее, из которого натекло столько крови.

– Она была не такой уж плохой, – он побрел к себе в комнату.

…Входная дверь открылась, и Влад увидел на пороге сонную мать в накинутом на плечи халате.

– Я думала, ты уже вернулся, – сказала она, пропуская Влада. – Почему так поздно?

– Заходил на работу, – без запинки ответил он. – Был юбилей фирмы.

– Я вижу. А тебя, конечно, не могли не пригласить.

– И еще… вот, – он протянул матери три смятые купюры по сотне, что остались после размена в «Днестре»; это вышло как-то само собой.

– Но ведь сегодня только воскресение, – она удивленно взяла деньги, легко проглотив очередное вранье. – Будешь ужинать?

– Нет, – Влад нацепил куртку на вешалку, отчасти продолжая находиться в плену яркого и реалистического видения перед дверью.

– Тогда умойся и иди в постель. Хорошо еще, что отец тебя сейчас не видит.

Мать собиралась было вернуться к себе, но вспомнив о чем-то, с помрачневшим лицом сказала:

– Тебе звонил одноклассник… Игорь, кажется, его зовут. У меня вылетело, ты же знаешь, я не очень хорошо помню имена.

– Ну? – остановился Влад.

Мать не только плохо ориентировалась в именах его бывших однокашников, а и вообще толком никого из них не знала; поскольку, во-первых, ее это никогда особо не интересовало, и, во-вторых, среди них у Влада не водилось друзей – но он все равно понял, кого она имеет в виду.

– Так вот, он сказал, что один из ваших недавно умер. Он передал, что похороны будут завтра в два часа, на кладбище в Брюховичах. Но если ты решишь идти, то я записала адрес, листок возле телефона. Оттуда всех повезут катафалком и автобусом на похороны, а потом обратно в город. – Она умолкла, глядя на Влада. – Не понимаю, как такое могло произойти, ведь ему столько же лет, сколько тебе. У меня в голове не укладывается. Тебя, наверное, отпустят с работы, если ты скажешь…

– Конечно, – кивнул Влад. – А кого именно будут хоронить, он не сказал?

Мать беспомощно развела руками, став похожей на маленькую глупую девочку. Наверное, именно такой она была в детстве, когда отвечала на вопросы взрослых.

Впрочем, он и сам отлично знал, кого собираются закопать. И уж поверьте, это шоу без него не обойдется.

* * *

Это был сон – но не обычный. Сон, когда кажется, что сознание продолжает бодрствовать, и разум принимает новые, причудливые черты реальности такими, какие они есть.

Влад стоял в центре города. На том месте, где в жизни бессчетное число раз проходил наяву: прямо перед ним был отель «Жорж», по правую руку находился памятник Адаму Мицкевичу. Все выглядело знакомым до болезненной остроты каждой детали, и в то же время было иным. Он не видел людей, словно они в тот момент существовали на какой-то обособленной от него частоте временных волн; дома и деревья, будто истонченные за иллюзорными оболочками, казались гигантскими оригами. По улицам разлилась темень, а над всем видимым пространством нависал пласт клубящихся туч, как потолок циклопической каверны, что окрашивался багряными сполохами надвигающегося зарева.

Он стоял перед черным исполином, чья голова достигала самых туч. Влад посмотрел вверх, но у исполина не было лица, он видел лишь очерченный, будто тушью, силуэт с горящими глазами без зрачков, которые были наполнены, как текущая лава, меняющимся узором расплавленного золота. Эти глаза смотрели на него, и Влад понял, что это были глаза бога.

– ГОТОВ ЛИ ТЫ ПРИНЯТЬ ЗЕРНО ИСТИНЫ? – вопросил исполин.

– Да, – ответил Влад.

– ГОТОВ ЛИ СТАТЬ НА СТОРОНУ ТЕХ, КТО УСТАНАВЛИВАЕТ ПРАВИЛА?

– Да.

– ЖЕЛАЕШЬ ЛИ ТЫ ВСТУПИТЬ В БОЛЬШУЮ ИГРУ?

– Да. – Влад неотрывно смотрел в глаза бога, которому присягал, напитываясь радостным ужасом и трепетом азарта; видя армии других, идущих с ним в ночи на зов золотистых глаз, полчища чудовищ и древних мертвецов, слыша их вой и ощущая дрожь кладбищенской земли, той, что вскипала под Чернобылем, озаряемая сполохами багряного зарева, надвигающегося из-за этих низких, клубящихся туч над головой исполина – это был Большой Финал.

– Да!

– АМИНЬ!

Исполин пнул ногой припаркованый у тротуара автомобиль, и тот, кувыркаясь в воздухе, взмыл над пустынной улицей и врезался в угол здания отеля «Жорж». Фасадная стена пошла трещинами и обрушилась с оглушительным грохотом на мостовую. За ней последовали оголенные этажи, поднимая клубы пепельно-серого дыма и высекая искры.

Вдруг от оседающего здания с треском ломающегося асфальта по земле поползла густая сеть разломов, быстро расширяясь и расширяясь…