Город стекла. Письмо Джейса к Клэри
Шрифт:
— Сядь, — велел он Джейсу, указав на низкое кресло у стрельчатого окна. — Перебинтую тебе руку.
Комната, которую Джейс делил с Алеком под самой крышей дома Пенхоллоу, вмещала всего две узкие кровати, поставленные у противоположных стен. На крючках висела одежда, а через единственное окошко лился тусклый предвечерний свет. Алек вытащил из-под кровати спортивную сумку, шумно порылся в ней и достал наконец шкатулку. Джейс узнал в ней аптечку, какой Охотники пользуются, когда нельзя применить руну: обезболивающее, бинты,
— Не лучше ли подлечить меня руной? — спросил Джейс, больше из любопытства.
— Нет. Лучше если… — Резко замолчав, Алек бросил шкатулку на кровать. Кинулся к умывальнику и принялся остервенело мыть руки. Джейс наблюдал со сдержанным интересом, как взлетают над мойкой брызги воды.
В руке проснулась тупая, жгучая боль.
Алек подобрал аптечку и придвинул стул.
— Давай сюда руку, — сказал он, резко садясь.
Джейс послушно вытянул руку. Да, нехило порезался: кожа на всех четырех костяшках лопнула и раскрылась, словно кровавые цветы. Спекшаяся кровь облепила кисть бурой перчаткой.
— Болван, — скривился Алек.
— Спасибо. — Джейс терпеливо смотрел, как Алек пинцетом извлекает осколок стекла из-под кожи. — Так почему нет?
— Что — нет?
— Почему не залечить руку при помощи руны? Меня же не демон поранил.
— Почему, почему… по кочану. — Алек достал синий пузырек с антисептиком. — Боль пойдет тебе на пользу. Лечиться будешь, как примитивный: долго и неприятно. Может, извлечешь из этого урок. — Он плеснул на порезы жгучей жидкости. — Хотя сомневаюсь.
— Тогда сам начерчу руну.
— Угу, и я расскажу Пенхоллоу, как на самом деле разбилось окно, — предупредил Алек, накладывая повязку. Он затянул тугой узел, и Джейс поморщился. — Знал бы, что ты так на себя обозлишься, не стал бы ничего рассказывать.
— Стал бы, стал. — Джейс склонил голову на бок. — Просто я не думал, что ты из-за окна так расстроишься.
— Да я… — Закончив перевязку, Алек еще держал руку Джейса, скрытую под слоем окровавленных бинтов. — Зачем ты так с собой? Я не про окно, я про Клэри. Зачем себя казнить? Сердцу не прикажешь.
— В каком смысле? — ровным голосом спросил Джейс.
— Я же вижу, как ты на нее смотришь. — Взгляд Алека устремился куда-то далеко, мимо Джейса. — Хотя обладать ею не можешь. Это, наверное, потому, что прежде ты не желал недоступного.
Джейс пристально посмотрел на друга:
— Что у вас с Магнусом Бейном?
Алек вынырнул из задумчивости:
— Мы не… ничего нет.
— Я не идиот. Ты поговорил с Малахи, а после сразу связался с Магнусом. Не со мной, не с Изабель, не с кем-то еще.
— Кроме Магнуса, никто не мог ответить! Между нами ничего нет, — сказал Алек, но, заметив выражение на лице Джейса, добавил: — Больше ничего нет. Между мной и Магнусом больше ничего нет, понял?
— Не из-за меня, надеюсь?
Побледнев, Алек отпрянул, словно его хотели ударить:
— Ты
— Ты заблуждаешься в чувствах ко мне. Я нравлюсь тебе, потому что со мной нет проблем. Ты ничем не рискуешь. Не надо завязывать ни с кем отношений, потому что всегда есть предлог — я.
Джейс отлично понимал, что причиняет Алеку боль, однако сожалений по этому поводу не испытывал. В подобном настроении он заставлял страдать не только себя, но и близких. Обычное для него дело.
— Я все понял, — сдержанно произнес Алек. — Сначала Клэри, потом окно, сейчас — я. Ну и черт с тобой!
— Не веришь? Ну-ну. Поцелуй меня. Давай прямо сейчас.
Алек в ужасе уставился на Джейса.
— Вот видишь. Я красавец, каких поискать, и все же не нравлюсь тебе настолько сильно. Магнуса ты оттолкнул не из-за меня. Ты боишься открыться. Открыть всем, кого любишь по-настоящему. Любовь заставляет лгать. Эту истину поведала мне королева Летнего двора. Не суди меня за ложь о чувствах, потому что лжешь сам. — Джейс поднялся на ноги. — И сейчас ты снова солжешь.
От боли мышцы лица у Алека будто окаменели.
— Что ты имеешь в виду?
— Солги для меня, — попросил Джейс, снимая с крючка куртку. — Солнце садится, а значит, все возвращаются из Гарда. Соври, что мне плохо, и я останусь тут, наверху. У меня помутилось в глазах, я споткнулся и ударился об окно.
Алек посмотрел ему в глаза:
— Хорошо, будь по-твоему. Если скажешь, куда намерен идти.
— В Гард. Выручать Саймона.
Время между сумерками и наступлением ночи мама Клэри всегда называла часом синевы. Свет в такой час особенно ярок и необычен, и картины писать лучше времени не найдешь. Только шагая по улицам Аликанте, Клэри поняла смысл маминых слов.
В Нью-Йорке синева терялась, разбавленная уличными огнями и неоном вывесок. Джослин имела в виду конечно же Идрис, где свет падал на золотистую кладку домов чистым фиолетом. Ведьмин огонь фонарей ронял под ноги столь яркие лужицы белого света, что Клэри, вступая в них, боялась обжечься. Жаль, мамы нет рядом. Она показала бы места, прочно поселившиеся у нее в памяти, в сердце.
Хотя Джослин ни разу не говорила о них, держала в секрете намеренно. И вряд ли теперь Клэри узнает о них. В душе пробудилось острое чувство — смесь гнева и сожаления.
— Ты страх какая тихая, — сказал Себастьян, когда они проходили мост через канал. Каменные перила моста были изрезаны руническим узором.
— Думаю, сильно ли влетит, когда вернусь. Я вылезла через окно, но Аматис, поди, уже давно заметила, что меня нет.
— Зачем сразу в окно? — нахмурился Себастьян. — Ты же с братом хотела повидаться.
— Меня тут вообще не должно быть. Я обязана сидеть дома, где безопасно, и наблюдать за событиями со стороны.
— Ага. Это многое объясняет.