Город туманов
Шрифт:
— Прошу прощения, Ваша честь, но боюсь, вы совершаете ошибку, — молвил, преодолевая потрясение, часовой. — Все вьючные тропы отсюда ведут не куда-нибудь, а в Эльфов переход… и еще дальше.
— Именно еще дальше мне и надо, — не стал вдаваться в подробности господин Натаниэль и, пришпорив коня, ринулся мимо потрясенных йоменов вверх по вьючной тропе, словно бы желая вихрем взлететь на Спорные горы.
Несколько секунд они стояли, недоуменно переглядываясь между собой. А потом часовой негромко присвистнул.
— Должно быть, мэр очень любит своего парнишку, — проговорил он. — Но если мальчуган действительно сумел незаметно проскользнуть
— Так-то оно так, но они отправились туда не на пустой желудок. Во всяком случае, Цветочки Кисл — это уж точно, а если в Луде говорили правду, парнишка тоже отведал того, чего не следовало бы, — сказал другой. — Однако отправляться туда, будучи в здравом уме… Доктор Лер что-то напутал, когда сказал, что все магистраты выдохлись, поскольку более мужественного поступка не совершал еще ни один из доримаритов.
Господин Натаниэль поднимался все выше и выше по вьючной тропе, петлявшей среди холмов, и уже потерял счет времени. На пути ему не попалось ни единого живого существа, даже птица не пролетела. Его одолевала дремота.
Неожиданно господин Натаниэль оказался на столбовой дороге посреди толпы селян в праздничных одеждах. Появление их нисколько не удивило его — то пассивное и не склонное к оценкам состояние, в котором он пребывал, не оставляло места для удивления.
И все же… все же, что это за толпа? Неужели это просто крестьяне? Среди них были хорошенькие девушки в красных и синих платках, из-под платков выбивались золотистые волосы, деревенские кавалеры в разноцветных скрещенных подвязках, старухи, тихие и благородные с виду.
Но почему все они смотрят в одну точку, почему хранят молчание?
Некий незримый наставник, проводник в сновидениях, часть его самого, как внутренний голос, шепнул ему на ухо: «Это те, кого люди зовут мертвыми».
И тут все встало на свои места.
Дорога сделала неожиданный поворот, и впереди показался пустырь с белыми палатками ярмарки.
«А вот и ярмарка душ», — шепнул невидимый проводник.
— Ну, конечно же, это она, — пробормотал господин Натаниэль, словно всегда знал о ее существовании. Более того, он совсем забыл о Ранульфе и думал, что именно посещение этой ярмарки и является единственной целью его путешествия.
Они ступили на пустошь и заплатили за вход молчаливому старику. И хотя господин Натаниэль расплатился монеткой из неведомого ему металла, которого никогда в жизни не видел, его нисколько не изумил разрыв цепи причин и следствий, поскольку денежку эту он извлек из собственного кармана.
На первый взгляд ярмарка эта ничем не отличалась от доримарских. Оловянщики, сапожники, серебряных дел мастера выставляли свои товары; около шатров были привязаны коровы, овцы и свиньи; в других палатках можно было пропустить стаканчик и посмотреть всякие диковинные вещицы. Но вместо веселого и разнообразного гама, являющегося неотъемлемой частью любой ярмарки, здесь царило безмолвие, ибо звери вели себя так же тихо, как люди. Над полнейшим безмолвием висело ослепительное солнце.
Господин Натаниэль принялся обходить киоски. В одном из них метали маленькие стрелки в картонную мишень, где были нарисованы разнообразные небесные светила, а посередине Луна. Тот, чья стрелка попадала в Луну, получал право выбрать приз из груды различных блестящих предметов — золотых перьев, раковин, разрисованных узорами, ярко раскрашенных горшков, вееров, серебряных колокольчиков для овец.
«Точь-в-точь такие я видел у Хэмпи», — подумал Натаниэль.
В другом шатре находилась карусель, где серебряные лошадки чередовались с позолоченными колесницами, увы, утратившими свой блеск. Примитивное устройство приводилось в движение не механизмом, а ходившим по кругу живым пони. Движение карусели сопровождалось музыкой — мотивчиками, популярными в Луде в те дни, когда господин Натаниэль был еще мальчиком.
Одна мелодия сменяла другую.
Почерневшие кони и колесницы кружили без седоков, если не считать одного маленького мальчика, а бойкие мелодии звучали столь горестно и уныло, что лишь усугубляли общую атмосферу тишины и меланхолии.
Мальчик плакал — самозабвенно и безнадежно. Так, словно ощущал, будто обречен на вечное кружение вместе с этими мрачными конями и колесницами, с темным и терпеливым пони, под надтреснутую мелодию.
— Этот парнишка украден у смертных не так уж давно, — промолвил невидимый проводник. — Он еще может плакать.
К горлу господина Натаниэля подступил комок. Бедный маленький мальчик! Бедный маленький одинокий мальчик! Но о чем он напоминает ему, господину Натаниэлю? О чем-то болезненном и очень близком сердцу.
Круг за кругом совершал пони, снова и снова дребезжала музыкальная шкатулка, выводя тонкую и не слишком отчетливую мелодию.
Отчего же карий глаз ее смотрит не на нас? А тому такая честь, у кого монеты есть.Вульгарные куплеты эти на самом деле не были старыми. Однако господин Натаниэль не знал более древних, ему казалось, что их пела Утренняя Звезда, когда мир был еще совсем молодым. Ибо они говорили ему о детстве, приносили воспоминания… нет, чувство, запах, вкус полного невинной торжественности мира детей… мира, не знающего лукавства, не знающего юмора, не знающего вульгарности, когда и слова эти, и мотив казались чистыми и серебристыми, как напев пастушьего рожка.
Прислушиваясь, господин Натаниэль понял, что другие люди могут услышать здесь другие мелодии — те, которые насвистывал молочник, или выводила дребезжащая скрипка уличного музыканта, или нестройные голоса молодых гуляк, за полночь возвращавшихся из таверны, — если только именно их напевала им Утренняя Звезда.
Где твой, крошка-чаровница, красно-розовый платок, Я скажу твоей мамаше, не заткнешь ты мне роток!Круг за кругом совершали черненые кони и колесницы, увлекая за собой жалкого маленького наездника; круг за кругом накручивал пони — маленький, пыльный и прозаичный.
Господин Натаниэль протер глаза и огляделся; ему казалось, что он поднимается к поверхности из глубины вод, в которые неведомо как нырнул. Ярмарка постепенно оживала, тишина сменилась негромким гулом, уже можно было различить голоса, мычание коров, хрюканье свиней, трубные гласы лоточников, нахваливавших свой товар, — в общем, как это обычно бывает на ярмарке.
Он неторопливо отошел от карусели и углубился в толпу. В киосках шла бойкая торговля, особенно в тех, где торговали плодами.