Город в конце времён
Шрифт:
— Что это? — приглушенно спросила она. Здесь подспудно чувствовалась необходимость уважительного поведения.
— Внутренний пояс генераторов реальности, — ответил Патун. — Они включатся, когда падет внешний защитный рубеж.
Грунт был неровным, напоминая каменистую зыбь, поднятую непреодолимой силой. Тут и там гладкие участки внезапно нарушались рытвинами и параллельными бороздами, засыпанными пережженной золой. Уж не след ли вторжений, прорвавшихся этим путем?
Впереди виднелся крайний предел — медленно мерцающий барьер.
Они шли и шли, минуты растягивались в часы, но мерцание никак не хотело становиться ближе. Как ни странно, силы девушки не истощались — скафандр создавал энергетический, электризующий эффект. Вспомнились слова Грейн на одной из первых сходок:
«Можно покрыть тысячи миль по самой сложной, практически непроходимой местности, и при этом остаться свежими и бодрыми. Вы проявите там все, на что способны; это станет приключением всей вашей жизни. Как я вам завидую…»
Даже после нескольких десятков миль и часов ходьбы темный свод над головой казался нескончаемым. И вдруг что-то изменилось. Мерцание возникло гораздо ближе. Несмотря на все сомнения, девушка еле сдерживала радость. «Небеса». Патун предупредил, чтобы мы были готовы к появлению каких-то «небес».
— Надеть шлемы. Загерметизировать скафандры, — приказал второй инструктор.
Тиадба огляделась по сторонам, сделала глубокий вдох. Воздух — последний настоящий воздух Ярусов — стал ледяным. На мохнатой нижней губе и в районе носа появился иней. Словно по команде, капюшоны гермошлемов — до сих пор лежавшие на плечах, подобно выскобленной фруктовой кожуре, — поднялись и закрылись с шипением, от которого заложило уши. Голове стало теплее, а зрение приобрело непривычную остроту. Мерцание впереди оживилось, в нем появились невидимые раньше искорки.
— Здорово, — высказался Перф. — Я уж думал, у меня уши от холода отвалятся.
Патун приказал всем остановиться. Младшие инструкторы выстроились шеренгой позади, словно преграждая путь к отступлению.
А ведь они так ничего и не поняли… Патун понимает — а эти… ничуть, ни капельки!
Пилигримы нервно переминались с ноги на ногу. Они стояли на гребне особенно высокой дюны возле наружного края фундамента Кальпы.
Внезапно мерцание словно прыгнуло к ним и выгнулось, будто хотело оттолкнуть разведчиков. Задние Высоканы вскинули посохи, Патун наклонился вперед.
— Ждите, — скомандовал он. — Не пытайтесь куда-то идти. Ворота найдут вас сами.
Кхрен оглянулся на Тиадбу. За позолоченным щитком гермошлема виднелось его спокойное, отрешенное лицо.
— Стойте на месте, — еще раз предупредил Патун.
Разведчики неуютно поежились внутри скафандров, словно ожидая появления некоей голодной твари.
Мерцание не шевельнулось, однако каким-то образом возникло у них за спиной. Они миновали ворота, не сделав ни шага. Перед путепроходцами простирались новые мили неровного грунта, а вдали виднелась стена с колоссальными башнями: Защитники.
Последний, внешний рубеж генераторов реальности.
За высокими, зыбкими формами лежало Средиземье, зона лжи. Тиадба вскинула лицо. Они вышли из-под темного свода. Над головами вздыбилось небо.
Открытое небо.
Ей показалось, что перед ней упал бесконечный занавес из беспокойных цветных пятен, которые невозможно ни узнать, ни принять — а может, у этого неба вообще нет цвета и движения? Зрение внезапно расфокусировалось. Небо творило с глазами что-то незнакомое, непонятное.
— Не пытайтесь увидеть все сразу, — предупредил Патун, — даже через гермошлемы. Посмотрите вниз, закройте веки, если станет больно.
Да, глаза действительно заболели — словно хотели опрокинуться в глазницах и посмотреть сквозь затылок, — но Тиадба не глядела себе под ноги, да и жмуриться тоже не стала. Слишком долго ждала она эту минуту. Девушка повернулась на пятках и взглянула вверх, вдоль громадного овального бока первого биона, затем влево и вправо, пытаясь впитать зрелище двух соседних, почти столь же громадных, темных форм — но треснувших, рассеченных посредине — полуразрушенных.
Кальпа… Вернее, ее останки.
Что-то новое появилось над первым бионом: извилистая лента болезненного огня, красного и пурпурного одновременно, отгородившегося черной, всепоглощающей пустотой, без мысли и жизни. Тиадба невольно приоткрыла рот, дыхание сбилось. Мгновенно и очевидно стало ясно, что зрелище это попросту ошибочное — настолько странное, что даже не вызывало страха.
— Это и есть солнце! — спросила она.
— Смотря что вкладывать в это понятие, — ответил Патун. Высокан не отрывал взгляда от грунта. — Никакого сомнения, что это не то солнце, которые мы сделали.
Тиадба задала второй вопрос — от имени своего визитера:
— Где звезды?
— Их давно уже нет, — сказал Патун.
Всю жизнь Тиадбу и ее соплеменников защищал теплый, ограничивающий свет неботолка, почти не отклоняющийся от приятного, успокоительного цикла бодрствования и сна — но теперь этому пришел конец. То, что лежало за стенами и над городом, было величественным, жестоким, эволюционирующим, производящим не свет, а нечто, которое гермошлемы должны были преобразовывать, транслировать, чтобы получился хоть какой-то смысл.
Хаос.
— Надо подождать, — предупредил Патун, не поднимая глаз. Тиадба понятия не имела, чего еще можно ждать. Неужели дела могут пойти еще более странным — и опасным — образом?
Что-то спикировало вниз, хотя они до сих пор находились в пределах границы реальности, — спикировало и попыталось небрежно смахнуть их в сторону, как буквожуков со столешницы. Четверо пилигримов, вскрикнув, упали и покатились по склону неглубокого ущелья между дюнами, пытаясь спрятаться. Кхрен и Нико рухнули на колени и судорожно обняли землю. Одна лишь Тиадба осталась возле старшего инструктора — единственная из всех, кто держал лицо вскинутым.