Город в котором я живу. Последователи
Шрифт:
– Фрея, я пришел!
– и мама вышла из кухни, а там, на пару с папой еще один гость, вот кого я не ожидала видеть, так его, - смотрите, кого я к вам привел! Поймал у самого подъезда, - и в квартиру вошел Марк Гордеев собственной персоной, - он согласился с нами поужинать, правда, господин страж?
– Если только чуть-чуть, я потом сам к маме, а если я к ней приду сытый, она обидеться, - и виновато улыбнулся. Как и в прошлый раз, растрепанные волосы, лишь наполовину заделаны в хвост, серое пальто, черные джинсы, темно-синяя кофта с рисунком, и кроссовки, смененные на гостевые тапочки.
– Проходите, господин страж, - пригласила в гостиную стража мама, выделяя ему место рядом со мной. Все в сборе, значит можно начинать. На столе появился палтус собственной персоной, а на лице стража кислое выражение, - что с вами, господин страж?
– У меня на морепродукты аллергия, пищевая, - уточнил он, - запах я переношу спокойно, а вот есть, увы не могу, махом весь покроюсь сыпью и опухну, - и мама встревоженная спросила, что же он тогда будет, на этот вопрос он ответил улыбкой и спросил: - можно ли у вас попросить вареный кофе?
– Конечно, - и ушла на кухню. Отец же взялся за гостя, и пришел черед расспросам. Кто, откуда, на кого учился, кто родители, и все по порядку. Страж ответил на все, кроме вопроса о родителях, точнее об отце. С ним они в жестких контрах и не общаются. А все по работе. Он темный, а отец закоренелый светлый и не приемлет мер, которыми пользуются темные, точнее сын, который на его глазах поднял мертвую девушку и допросил. Мама Марка же поддержала нейтралитет и общается с ними обоими. Но из дома пришлось уехать и еперь он живет в коммунальной квартире вместе с другом.
– Молодой человек, а сколько вам лет? Вы ведь старше Кики?
– Да, мне 30, - а отец отметил, что на тридцать он не выглядит. Оно и понятно, маг до смерти выглядит молодо, а темный тем более. Но старость в сто, и даже в двести лет им не грозит. Маги живут две, а то и три сотни лет и практически не стареют. Так что Марк только начал жизнь, и его тридцать лет ерунда по сравнению с тем, сколько он может прожить. Только вот пусть они и маги, все равно люди и также смертны и подвержены болезням.
– Это не много, - и посмотрел на меня, - а скажите, с какой целью вы приходите к тем, кто был проклят?
– Удостоверяюсь в подлинности слов Верховной, что она снимет проклятие. И смотрю, - повернувшись в мою сторону, улыбнулся лишь губами, - она выполнила свое обещание и мне не придется к ней снова ехать, - и скривился, - не приятная особа, - а я и отец удивились. Она всегда окружала себя ореолом волшебства и всем она нравилась, пока не показывала себя настоящую, - а я некромант и темный, следовательно, мне плевать на все ее уловки, - улыбнувшись, ответил он.
– А вот и кофе, - мама поставила на стол перед ним чашку, я же отметила, что он приятно потянул ноздрями и с наслаждением отпил глоток. Зажмурившись от наслаждения, потягивал чашку весь проведенный с нами вечер. Я же отметила, что даже если Марк и смеялся, зубы он не показывал, это или скромность или он что-то скрывает.
Но мне все равно, приятно было посидеть в его компании и совсем он не страшный, пусть и темный. Даже папа на него глаз положил, вон как на меня косится. Мне же и самой его общество было приятно, поэтому когда он стал уходить,
– Спасибо, - он ошарашено схватился за место моего поцелуя, смотря на меня непонимающими глазами, и лишь мгновения спустя, он кивнул со словами:
– Не за что, - и ушел, а я так и улыбалась, касаясь пальцами губ, которые были на его прохладной коже. Мама! Я втрескалась! Темный, некромант, страж, все это было не важно, главное, сердце в его присутствии трепыхается. Мое состояние не осталось не замеченным от глаз родителей.
Мама пошутила, папа добавил, а я согласилась. Страж запал в мое сердце. Но идти на встречу первой не стану. Я и так много для этого сделала, поцелуй был от меня лишним, но надеюсь он его не забудет.
Марк
Черт подери! Девчонка меня поцеловала! А я смутился, как подросток. Щека все еще приятно горела, как и уши. Приятно, пусть мне и не светит счастья. Узнав кто я, она сбежит, а родители спрячут. Нет, надо гнать эти мысли об отношениях далеко. Не пара я ей, она найдет себе светлого, я же буду ждать темную леди, не испугающуюся моей сути.
К маме я как и хотел, пришел, но света у нее уже не было. Она спала, а будить ее не стану, приду в следующий раз, когда она не будет спать. Мне с ней о многом надо поговорить и кое о чем спросить. Лишь постояв около подъезда, подышав свежим воздухом, собрался уходить. Как на телефоне пришло сообщение из отдела. Снова нашли светлых лежащих на улице, как у себя в постели и с остановкой сердца. Я не пошел, не мое дело. Я только с ведьмой разобрался, не хотелось на себя еще одну серию вешать, кроме того, там отец будет, а с ним работать я тем более не собираюсь. Но телефон показал номер шефа, а если не возьму трубку, отпуск летом мне не светит, а летом я хотел уехать в деревню с мамой и помочь ей как всегда в огороде.
– Шеф, мне приехать?
– Тут твой отец, - и голос его был низок, мне не понравилась интонация с которой он говорил, поэтому уточнил, спросил что с ним, - он следующий, - я сорвался с места. Силой воспользоваться пришлось для того, чтобы в три прыжка оказаться у места преступления, - Марк!
– рявкнул на меня шеф, - ты с ума свихнулся?
– Нет!
– и подошел к лежавшему на асфальте отцу. Лицо его умиротворенное, спокойное, будто он к этому готовился. Руки сложены на груди, глаза закрыты, - сердце?
– Да, остановка, - и я вспомнил разговор с отцом, когда он предлагал мне работать вместе, но я отказал и последнее что между нами было это скандал с применением оружия. Мне стыдно и жаль, что я так и не попросил прощения за то, что скрыл от него все. Надеюсь, он понимал, почему я ничего ему не говорил и простил меня.
– Это уже тринадцатый, - и вспомнил слова отца, - это какой-то ритуал, темный на крови. Кого-то пытаются или подчинить или призвать. Мне не понятно, как и ему было не понятно. Нужно проверить что это может быть за ритуал и как его или остановить или прекратить, - глядя на отца из глаз сами собой потекли дорожки слов, я говорил а голос спускался вниз.