Город зеркал. Том 1
Шрифт:
Отвечая на вопросы прессы, начальник полиции Цюриха Франц Шац описал увиденное как «невыразимый ужас». «Не могу даже представить себе степень отчаяния людей, которые оборвали не только собственные жизни, но и жизни своих детей», – сказал Шац.
По всему миру люди всё чаще стали собираться в молельных домах и стекаться в крупнейшие религиозные центры, чтобы найти утешение в религии в эти времена. В Мекке, самом святом для мусульман месте, собрались миллионы, несмотря на нехватку еды и воды, добавившую им страданий.
По всему городу звонили колокола. «Если воля Божия в том, что настали последние дни в истории человечества, – сказал понтифик, – пусть мы встретимся с нашим Отцом небесным, наполнив сердца наши миром и принятием. Не ввергайте себя в пучину отчаяния, ибо живой и любящий нас Господь, в чьих руках пребывают жизни детей Его с начала времен, пребудет с нами вовеки».
По мере роста числа жертв сотрудники органов здравоохранения стали беспокоиться о том, что незахороненные останки умерших могут ускорить распространение инфекции. Пытаясь совладать с ситуацией, во многих регионах Европы стали проводить массовые захоронения. Другие стали отвозить умерших к морю на грузовиках и сбрасывать в воду.
Однако, несмотря на весь риск, многие родственники умерших берут дело в свои руки, хороня своих близких на любом доступном клочке земли. Типичным для крупных городов мира стал пример Булонского леса, одного из старейших и известнейших в Европе городских парков, который теперь стал местом для тысяч могил.
«Это последнее, что я могу сделать для моей семьи», – сказал Жерар Боннэр, тридцати шести лет, стоя у свежевырытой могилы, где он похоронил свою жену и маленького сына, которые умерли один за другим в течение шести часов. После бесплодных попыток известить официальные органы Боннэр, по его словам работающий во Всемирном банке, попросил соседей помочь перенести тела и вырыть могилу, на которой он оставил семейные фотографии и мягкую игрушку-попугая, любимую игрушку его сына.
«Я могу лишь надеяться на то, что очень скоро воссоединюсь с ними, – сказал Боннэр. – А что еще всем нам теперь остается? Что мы еще можем сделать, кроме как умереть?»
Майкл не сразу понял, что дочитал до конца статьи. Его тело онемело и будто лишилось веса. Он оторвал взгляд от газеты и огляделся, будто ища того, кто скажет ему, что он ошибся, что всё это ложь. Но вокруг никого не было, лишь тела да огромная поскрипывающая махина «Бергенсфьорда».
Боже правый, подумал он. Мы остались одни.
Женщина на шестнадцатой койке буянила. При каждой схватке она изрыгала поток проклятий в адрес своего мужа, таких, от которых нефтяник бы покраснел. Что еще хуже, шейка матки у нее едва раскрылась, на два сантиметра.
– Постарайся успокоиться, Мария, – сказала ей Сара. – От воплей и ругани тебе лучше не станет.
– Будь ты проклят, сукин сын, что ты со мной сделал! – хрипло выкрикнула Мария своему мужу.
– Вы ничего не можете сделать? – спросил Сару муж Марии.
Сара не знала, имеет ли он в виду то, что сможет унять боль или что заставит его жену заткнуться. Судя по обреченному выражению его лица, ему было не привыкать к оскорблениям. В поле работает, поняла Сара, глядя на полоски земли у него под ногтями.
– Просто скажи ей, чтобы она дышала.
– А я что делаю? – язвительно спросила женщина и, демонстративно надув щеки, сделала пару выдохов.
Ударить бы ее киянкой в лоб, и дело с концом, подумала Сара.
– Ради бога, скажите этой женщине, чтобы заткнулась! – сказал лежащий на соседней койке пожилой мужчина. У него была пневмония, и он закончил свою фразу приступом мокрого кашля.
– Мария, мне реально нужно, чтобы ты мне помогала, – сказала Сара. – Ты тревожишь других пациентов. А я в данный момент ничего не могу сделать. Нам остается лишь ждать, когда природа возьмет свое.
– Сара?
Сзади подошла Дженни. Ее каштановые волосы были сбиты набок и прилипли к покрытому потом лбу.
– У нас женщина. Еще одна. Процесс в разгаре.
– Секунду.
Сара жестко поглядела на Марию. Чтоб больше без фокусов, читалось в ее взгляде.
– Мы друг друга поняли?
– Хорошо, – фыркнула женщина. – Будь по-твоему.
Сара пошла в приемный покой следом за Дженни. Там на носилках лежала женщина, рядом с ней стоял ее муж, держа ее за руку. Постарше, чем пациентки, которых привыкла видеть Сара, лет, наверное, сорока, с жестким худым лицом и зубами вразнобой. В ее длинных, влажных от пота волосах виднелись седые пряди. Сара быстро проглядела карту.
– Миссис Хименес, я доктор Уилсон. У вас срок тридцать шесть недель, правильно?
– Не знаю. Примерно.
– Как долго у вас кровотечение?
– Пару дней. Поначалу очень слабое было, но сегодня утром стало сильнее, и болеть начало.
– Говорил я ей, раньше надо было приходить, – сказал ее муж, здоровяк в темно-синем комбинезоне, с руками, как медвежьи лапы. – А я на работе был.
Сара проверила у женщины пульс и давление, а затем подняла сорочку, положила ладони на живот и слегка нажала. Женщина вздрогнула от боли. Сара передвинула ладони ниже, потом в сторону, пытаясь нащупать место разрыва. И тут заметила двоих мальчишек, подростков, сидящих чуть в стороне. Переглянулась с мужчиной, но ничего не сказала.
– У нас есть сертификат на право родить, – нервно сказал тот.
– Давайте не будем сейчас об этом.
Сара достала из кармана халата фетоскоп и прижала серебристый диск к животу женщины, подняв руку, чтобы все помолчали. У нее в ушах раздались четкие мощные удары. Сосчитав пульс плода, она записала его в карту. 118, немножко медленно, но не настолько, чтобы беспокоиться.
– Окей, Дженни, давай ее в операционную.
Она повернулась к мужчине.
– Мистер Хименес…
– Зовите меня по имени, Карлос.