Город живых отцов
Шрифт:
– It is a dangerous place, – предостерег нас Хаким. – Everybody is trying to avoid it. People often disappear in that ravine.
Если бы только мы его послушали и не пошли дальше. Но мы уже не могли предотвратить неизбежного.
8
Простившись с Хакимом, мы двинулись в путь. До Гургунского ущелья было всего три часа пути. Мы уже предвкушали все радости предстоящего открытия. Теперь бежали не только мальчик и мул, но и мы с Джимом. И дорога была на редкость приятная: тропа шла по высокогорью, покрытому травами. Солнца не было, и дул свежий ветер. Увлекшись движением и воодушевленные близостью цели, мы не заметили, как наступил вечер. Собственно, никакого вечера не было, а сразу наступила ночь. На землю спустился мрак, так что даже тропу под ногами трудно было различить с помощью фонариков. Пришлось разбить привал там, где мы стояли. Кое-как поставили палатку,
Бросили жребий. Первым досталось спать Джиму. Он заполз в палатку, а за ним и Юсуф. Я уселся перед костром и, чтобы не заснуть, начал думать о Яшмовом городе счастливых людей. Рассказ о Яшмовом городе Джим услышал от одного индейца, живущего в Манхеттене. Яшмовый город, сообщил этот индеец, не просто передвигается в пространстве, но и кочует во времени, то есть находился «там, не знаю где и не ведаю когда». География его темна, а история запутана.
Предание гласит, что однажды Великий Вождь одного индейского племени придумал для своих людей новый способ воспитывать детей. Способ этот состоял в том, чтобы забирать всех новорожденных детей у их родителей и отдавать воспитателям. Воспитателям этот Вождь повелел сделать всех детей счастливыми. Те в ответ попросили Вождя построить для них отдельный город. А так как яшмы у этого племени было видимо-невидимо, то по приказу Великого Вождя был построен Яшмовый город. Как известно, яшма бывает красная, зелёная, серая, фиолетовая и других цветов, но в этом городе преобладал медный цвет и потому его иногда называли Медным городом. А еще яшма бывает ленточная, пестрая, полосатая, крапчатая и другая, все эти виды яшмы пошли на украшение города. В общем, Яшмовый город был очень красив, и жители его были все счастливые, и управляли ими мудрые вожди. Власть в этом городе была не выбранная, а разумная, это была власть талантливых людей. Чиновники в нем занимали самое скромное положение, а политиков там вообще не было.
Когда был построен Яшмовый город, и в нем выросло первое поколение счастливых людей, воспитатели и их воспитанники решили прекратить всякие отношения с племенем, чтобы не омрачать своего совершенного счастья. Для этого они перенесли свой город в новое место, и жители старого племени долго не могли их найти. Когда же они их нашли и прислали к ним рассерженных посланников с требованием жить как все, счастливые жители перенесли свой город в другое время, и опять старое племя долго их искало, но, наконец, все же нашло и опять начало требовать у жителей Яшмового города подчинения своим законам. Тогда вожди Яшмового города предложили его жителям постоянно менять свои координаты во времени и пространстве. Предложение было принято, и город стал неуловим для всех, кто хотел в него попасть. Некоторые люди говорят, что этот город существовал в прошлом, другие думают, что он является городом будущего. Есть чудаки, которые утверждают, что он ушел на дно круглого озера где-то на Волге, а другие говорят, что он теперь находится высоко над небесами. Он «там, неизвестно где», и его обнаруживают только те, кто готов быть счастливыми.
9
Уже светало, когда я очнулся от дремы, в которую я незаметно погрузился. Было холодно, костер давно погас, густой туман закрывал всякую видимость. Меня насторожил непонятный будоражащий запах: пахло пряными травами, неизвестными пространствами, свежестью мироздания и обещанием чудес. Стояла напряженная тишина, подчеркиваемая чавканьем мула, очевидно, отвязавшегося от колышка и ощипывавшего близлежащие кусты.
Мне не хотелось спать, и я решил поискать мула. Обойдя палатку и пройдя несколько шагов, я наткнулся на мула, который щипал траву возле обрыва прямо за палаткой. Чудо, что мы не свалились в этот обрыв прошлой ночью. Кажется, мы добрались до Гургунского ущелья и, возможно, стоим в двух шагах от Медного, Яшмового или Красного города. Стоя на краю обрыва, я вглядывался в туман. Я пытался разглядеть в этом тумане незнакомые формы, строил в открывающейся перспективе желанную картину.
Туман очень медленно рассеивался, и передо мной начала вырисовываться картина, неподвластная моему воображению. Сначала проступили зыбкие контуры современных башен с плоскими крышами, ленточными окнами, сводчатыми элементами фасада. Возникали здания в форме цилиндров, пирамид и наклонных сфер, потом проявились и обрели плоть классические дворцы с куполами и шпилями, очевидно, это были храмы, музеи и театры. Наконец, появились ожиданные элементы ретро: средневековые крепостные стены и красные кирпичные башни с бойницами, высокими воротами и подвесными мостами. Не могло быть и речи о мираже, галлюцинации или о чем-то подобном. Город жил своей жизнью, все в нем двигалось, жило, звенело вплоть до гула моторов и перелива колоколов, вплоть до женских голосов и детских криков.
Я не мог понять, каким образом, глядя на город со стороны, я одновременно видел город с десятка различных точек внутри самого города. Я как будто бы плыл по городу, очертания которого менялись на глазах. Было ощущение, что через современные формы домов проступали и старинные, и еще какие-то неизвестные формы, возможно, из будущего. Вот передо мной появился гигантский мост с одной опорой, повисший над городом и не касающийся земли своим вторым концом. Вот появился дом, уходящий вверх в виде прямой стрелы и теряющийся в облаках. Вот древние, но такие современные башни с бойницами, построенные из переливающегося всевозможными оттенками красного перламутра, которые древние путешественники принимали за медь или яшму. Вот круглые пруды, окруженные полукружьями домов, однако отражающие в своей серебряной глади не дома, а деревья, растущие на их крышах. Невозможно описать все, что я успел увидеть в первые минуты, еще не успев опомниться от шока.
Всё, что я видел и переживал, не вязалось ни в какой цельный образ, но было так рельефно и конкретно, что я потерял дар речи, способность двигаться, чувствовать, мыслить. Я хотел позвать Джима, но не мог крикнуть. Каково было мое изумление, когда я увидел Джима рядом со мной, изумленно глазеющего по сторонам и видящего то же, что и я. Вместе с Джимом на улице оказались мальчик Юсуф и мул, оба одинаково безучастные к окружающему нас невероятному чуду. Наш маленький караван – мы с Джимом и мальчик, ведущий под уздцы мула с сумками по бокам – непонятным образом двигался по улицам неведомого города, внезапно возникшего посреди азиатской горной пустыни. Город без людей, наполненный всевозможными голосами и звуками, нес в себе что-то зловещее. Кто же его обитатели, которых мы, живые, не можем увидеть? Есть ли у них форма, или они бестелесны и бесформенны и существуют лишь как сгустки энергии и пучки мыслей? Но зачем им тогда эти архитектурные формы, этот город, тщательно и подробно построенный? Не для того ли, чтобы привлекать к себе души мечтателей и фантазеров таких как мы с Джимом, уставших от однообразия и жаждущих чуда? Я понял, что это город-приманка, который должен обернуться растворением наших тел, гибелью наших старых «я» и новой, абсолютно непривычной жизнью в чистой бестелесной идеальности. Мне стало страшно.
Было ощущение, что я умер и воскрес в другом месте на другой планете, и это место властно заявляло на меня свои права. В состоянии подвешенности я пытался определить, что же я должен делать – остаться в этом непонятном безлюдном городе и начать новую жизнь, пугающую и совершенно непохожую на все, что я знал и понимал прежде, или вернуться в мир, которому я принадлежал с самого своего рождения. Не знаю, сколько времени продолжалось это состояние взвешенности – минуту, полчаса, час. И пока я был в нерешительности, Сила сделала за меня выбор.
Так же неожиданно я оказался снова стоящим на краю обрыва рядом с палаткой, смотрящим в непроглядный туман, пытающимся что-то в нем увидеть. Я ничего не видел перед собой. Рядом стояли Юсуф и мул, но Джима с нами не было. Его не было нигде, и непонятно было, потерялся ли он в тумане или остался в Медном городе, самостоятельно сделав этот выбор.
10
Прошло три недели. Я не мог вернуться домой без Джима. Я стоял на краю обрыва, ходил по окрестным горам и искал Медный город. Не было ни города, ни Джима. Каждое утро и каждый вечер мальчик Юсуф готовил для меня чай, и я пил его с ромом и дремал, ожидая возвращения Джима. Иногда мне казалось, что я слышу его приветливый будничный голос: «Привет, старина. Ты оставил для меня рюмку рома?» Тогда я выбегал из палатки, шел к краю обрыва и смотрел вдаль, но вокруг не было ничего кроме тумана. Когда туман рассеивался, меня окружали только заросшие мхом и кустарником скалы. Джима не было. Города не было.
Мне страшно было возвращаться в Бронкс. Отец по моему виду догадался бы о моем провале, а родители Джима не выдержали бы известия о пропаже сына. Я трусливо сидел в горах и чего-то ждал. Жалел ли я, что не проявил решимости и не остался в городе? Нет, я не был готов к таким крутым переменам. У нас обоих появился шанс изменить жизнь, изменить себя, но повели мы себя по-разному. Я остался по эту сторону черты, он перешагнул ее.
Мы с Юсуфом начали собираться в дорогу. На рассвете, нагрузив мула, мы двинемся в обратный путь.