Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)
Шрифт:
– У-у-у, проклятый! Чтоб тебе ни дна, ни покрышки!
Ни на какую крупную роль, имеющую общественно-политическое значение, просто ящик не претендует и довольствуется незаметной, скромной, повседневной работой.
Что же касается долгого ящика, то - шалишь!
Долгий ящик другого сорта. Долгий ящик любит власть, славу, кипучую деятельность. Любит быть заваленным делами, проектами, сметами, изобретениями, жалобами.
Так и говорят потом со слезами на глазах:
– Ну, братцы, попало мое изобретение в долгий ящик! Пиши пропало!
Или весело:
– А жалоба-то, которую подал на меня негодяй Афанасьев, что я ему дал по морде, того... в долгий ящик... тю-тю... хе-хе...
Одним словом, у долгого ящика есть и враги и друзья. Смотря по обстоятельствам.
А уж ежели где какая волокита, бюрократизм, разгильдяйство или головотяпство, то будьте уверены, что долгий ящик тут первый человек.
И если бы управление какой-нибудь железной дороги пожелало бы соорудить в назидание какой-нибудь этакий шикарный памятник волоките и бюрократизму, то я предложил бы такой проект.
Письменный стол, покрытый сукном... тем самым сукном, про которое говорят: "А ты, Ваня, зря себе голову не ломай. Клади под сукно - и баста".
...На столе - справки, отношения, резолюции, входящие, исходящие... За столом два сонных чиновника, ковыряющих в носах (фигуры, натурально, должны быть отлиты из крепкой меди). А у них на плечах возвышается, как некое завершение, красивый долгий ящик, снабженный стишками товарища Зубило.
Впрочем, не настаиваю. Итак, товарищи, о долгом ящике.
На днях в лавке ТПО на станции Подсолнечная Октябрьской обнаружен в высшей степени редкий экземпляр долгого ящика.
С первого взгляда никто бы и не заподозрил, что это именно долгий ящик.
Наоборот, такой симпатичный просто ящик. Четыре стены, дно и покрышка. В покрышке аккуратная щель для корреспонденции. А на стенке написано даже, чтоб не заподозрили, что это долгий ящик: "Ящик для жалоб и заявлений".
И что же вы думаете?
Этот тихий на вид ящичек при ближайшем рассмотрении оказался закоренелым, злостным долгим ящиком.
"Совершенно случайно 9 января, - пишет нам рабкор, - при ревизии лавки на ящик было обращено внимание, и из него извлекли заявление, опущенное туда... тридцатого декабря тысяча девятьсот двадцать четвертого года, то есть триста семьдесят пять дней тому назад".
Понимаете, какая скотина! Висел себе на стене целый год и в ус не дул.
Если бы не счастливая случайность, так бы до сих пор, негодяй, и молчал, что в нем лежит заявление.
Так бы и пролежало, может быть, в подлом ящике бедное заявление лет сорок - пятьдесят!
И, может быть, году этак в 1966-м какой-нибудь глубокий и дряхлый старик, член лавочно-наблюдательной комиссии, натолкнулся бы по старческой слепоте на этот ящик и заинтересовался им.
А интересно взглянуть: что находится в этом ящике?
И посыпались бы из вскрытого ящика на дряхлого члена лавочно-наблюдательной комиссии жалобы:
"Почему нету керосина?", "Даешь дешевый ситец!", "Приказчики кроют матом" и т.д.
И набросился бы рассвирепевший старик на заведующего лавкой:
– Почему керосина не держите?
– Керосина? - удивился бы заведующий. - Это какого керосина? Которым лет тридцать тому назад самоеды освещали свои жилища?
– При чем тут самоеды! Керосин подавайте!
– Керосин, товарищ, теперь у нас музейная редкость. Поезжайте в Москву. Там в Политехническом музее десять - пятнадцать граммов оставлено для обозрения... А нам керосин для чего? У нас, слава богу, от электрического освещения и отопления некуда деваться.
– А ситец почему дорогой?
– Да вы что, папаша, издеваетесь надо мной, что ли, при исполнении служебных обязанностей? Никакого ситцу и в помине нету. Зимой - сукно. Летом - шелк. Большой выбор и недорого.
– А зачем приказчики, того... кроют покупателей?
– Чем кроют?
– Известно чем. Матом.
– Не держим таких сортов.
– Как же не держите, если покупатели жалуются? Вот видите жалобы...
И взял тогда заведующий лавкой жалобы и воскликнул:
– Ба-тень-ка! Да ведь это не жалобы, а, можно сказать, исторические редкости. Поезжайте в Москву, большие деньги дадут, как за рукописи тысяча девятьсот двадцать четвертого, двадцать пятого, двадцать шестого и двадцать седьмого годов. Начало двадцатого века. Эпоха-с! А вы говорите - керосин.
– Позвольте, да у нас сейчас какой год?
– Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.
– Скажите пожалуйста, как быстро время летит! Когда я прилег давеча вздремнуть после обеда, был тысяча девятьсот двадцать шестой год, а проснулся - оказался уже тысяча девятьсот шестьдесят шестой. Спасибо, что сказали. Проклятый долгий ящик! Пойду отдохну. Всхрапну часок.
Вот, дорогие товарищи, до чего может довести долгий ящик!
Это только один экземпляр.
А сколько их, этих долгих ящиков, висит по линии железных дорог?
Сколько их скрывается в письменных столах администраторов?
Сколько их в учкпрофсожах, месткомах, линейных конторах, и т.д., и т.д.? Уму непостижимо!
Ищите их, товарищи! Выводите их, негодяев, на свежую воду! Уничтожайте их! Превращайте их в честные, деловые, скромные, советские просто ящики!
1926
ОПЕРЕТОЧНЫЕ МАЛЮТКИ
Не везет нашему рославльскому железнодорожному рабочему клубу. Как ни пытается стать рабочим клубом все сбивается на оперетку.
Городской профессиональный клуб, обслуживающий мелкие союзные объединения, долго выдерживал, крепился. Но соблазн был велик, успех оперетки и двухтысячный доход железнодорожного клуба наконец сломили стойкого т.Савченкова (председатель правления), и, закрыв руками глаза, он подписал от имени правления договор на... "Тайны гарема"...
Из письма рабкора