Горовиц и мой папа
Шрифт:
С годами я выработаю оптимальный ритм. Каждые полчаса — их станут отбивать стенные часы — новый больной. Каждый день после работы прогулка с Федором по холмам Шату. Он побежит впереди меня к кладбищу в Ландах, где ждут нас остальные члены семьи.
А воскресенья я стану проводить по-разному — в зависимости от времени года. Летом буду ездить в Везине, восхищаться медового цвета ножками, мелькающими
Время от времени мне придется из вежливости бывать в гостях у клиентов из Пека или Везине.
— Разрешите представить вам доктора Радзанова. Великий меломан. Его семья была очень тесно связана с прославленным…
— Ох!.. Ах!.. Как интересно!..
И во время одной из таких вечеринок с вином и сигарами кто-то обязательно скажет:
— Я слышал по радио… тело обнаружили в ее собственной женевской квартире… предполагают, что она покончила жизнь самоубийством… О, она давно уже была не в порядке… говорят, ее отец не приехал на похороны, только выбрал музыку, да-да, не хотел прерывать турне… как трудно быть дочерью великого человека!..
Кусочек кабаньего мяса или мяса косули застрянет у меня в горле, я побелею как мел, а хозяйка дома шепнет на ухо нескромному сотрапезнику: «Потише вы насчет Горовица! Тссс!»
— Мне, право, неловко, — станет оправдываться тот. — Я, право, не знал, что вы знакомы… Скажите, а она была музыкантшей, как ее отец?
— Нет, мой дядя занимался с ней балетом и мечтал сделать из нее звезду.
Бабушка сняла пенки с легенды, сохранила в этой легенде только самое ценное для нее самой, и мне потребуется слегка ободрать позолоту, оформив траурным крепом фотографию моего дяди с маленькой Соней Горовиц — той самой, которую в сорок один год обнаружили мертвой в одном женевском палас-отеле [48] . Федор на этом снимке предстает во всем блеске, и с какой нежностью ему улыбается балеринка! В глазах девочки нет отсветов безумия — они появятся позже из-за эгоизма отца и его нежелания понять ребенка. А что, если Володя прогнал своего секретаря просто из ревности? Только ему одному известна истина, и моя роль не в том, чтобы его судить, а в том, чтобы поддерживать огонь памяти, выполнять долг памяти. Я стану вести этот альбом-дневник дальше, чего бы мне это ни стоило, я стану записывать туда все факты, только факты — о провалах и бедах, о почестях и лучах юпитеров, о геройстве и трусости, я буду записывать все — вплоть до последнего вздоха человека, который даже не поздоровается со мной, встретив на улице. И тем не менее мы связаны крепче некуда — никому не дозволено в этом усомниться.
48
В оригинале именно так: в одном случае — квартира, в другом номер отеля. Видимо, сначала тут — слух, а потом — точная информация.
Неделя тянется за неделей, все они походят друг на друга как две капли воды, но не могу сказать, чтобы меня раздражала эта рутина. Мои пальцы пробегают по старым разбитым болью остовам и по юным скелетам, хрупким, как стекло.
Время от времени из приемной до меня долетают несколько робких и неуклюжих ноток, словно украденных у папиного рояля: первые аккорды песенки про Пьеро, который пишет при свете луны, или бетховенской «Элизы»… Рано или поздно донесется незнакомое созвучие, которое вернет волшебство моих десяти лет. Я жду этого чуда, я подстерегаю его, склонившись над измученными страданием телами, стараясь поставить на место вывихнутые суставы или снять боль от защемленного нерва, и слышу, как хрустит в моих руках соперник. И я дождусь этого чуда: ведь не сегодня, так завтра хоть один-то знаменитый мастер ударов по слоновой кости изо всех подающих надежды пианистов, которых я сейчас слушаю, вырастет…
Медная дощечка прочно вделана в песчаник стены моего дома:
ДОКТОР АМБРУАЗ РАДЗАНОВ БЫВШИЙ ИНТЕРН ПАРИЖСКИХ БОЛЬНИЦ СПЕЦИАЛИСТ ПО БОЛЕЗНЯМ КОСТЕЙ ПРИЕМ ПО ЗАПИСИМне спешить некуда.