Горсть песка-12
Шрифт:
Так никто из немцев до своих панцеркрафтвагенов и не добрался!
Забавно, что в зубах откатившейся под танк головы унтера так и застряла сигаретка…
Красноармеец Мулдаходжаев своё освобождение воспринял совершенно спокойно — он ведь твёрдо знал, что за ним придут…не бросят одного…
Только обманул Мулдаходжаева товарищ старшина Зайцев. Сам он за ним — не пришёл.
Сгорел вместе с экипажем уже на другой окраине Ошмян, проскочив местечко насквозь…
Шибко горевал об этом нерусский солдат… или всё же русский?! (все имена героев и их подвиг- подлинные)
А
По военной дороге
Шёл в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы не долги,
От Кубани до Волги
Мы коней поднимали в поход.
Среди зноя и пыли
Мы с Будённым ходили
На «рысях» на большие дела.
По курганам горбатым,
По речным перекатам
Наша громкая слава прошла.
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости,
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
Если в край наш спокойный
Хлынут новые войны
Проливным пулемётным дождём,
По дорогам знакомым
За любимым Наркомом
Мы коней боевых поведём!
Двадцать два часа тридцать девять минут. Дорога Каменец- Пружаны.
Солнце окончательно село, и сумерки, выползавшие из болотистой, лесной глуши, быстро сгущались среди нависающими над дорогой лапами елей…
Впрочем, их эффектно подсвечивали горящие чуть поодаль «штуги» — самоходные штурмовые орудия, в штатном количестве всей батареи, где проходил свою нелёгкую службу разговорчивый и очень откровенный антифашист Ангель Меркель…
Русская народная пословица гласит: «Сделал дело, вымой тело!», то есть нет, «ковыляй потихонечку, а меня ты забудь…», то есть…Ну вы поняли…
После расстрела батареи, угодившей под пушку «Клима Ворошилова- Беспощадного Красного Пролетария» (говно вопрос- сначала заднюю, чтобы не убежали, потом переднюю — чтобы не наглели, а потом Иван Иваныч продемонстрировал свою лихость, как на родном арт-полигоне…) надо было делать ноги…
А вот с ногами…
«Ну что, товарищ Солдатенко?» — с надеждой спросил Фалангер.
«Порядок, товарищ командир. Полный и окончательный. Трансмиссии каюк. Видите- сталь выкрошилась…»
Да, именно так. Не очень-то сейчас на славном Кировском умели проводить глубокую термообработку ответственных деталей…Сталь правильно отпускать — это тебе не Зимний Дворец штурмом брать…Тут напор и натиск мало значат. Тут культура производства- важнее…
Да где же ей набраться, культуре? Где те старые, довоенные (то есть до 14-того года) пролетарии? Которые на Путиловский Завод ходили в белых рубашках с галстуками, тонкое дело своё понимали годами, начиная вихрастым подростком с метлы уборщика стружки…
Кто погиб в Моонзунде за Веру, Царя и Отечество, кто — под Самарой за Интернационал, кого настигла пуля кулацкого обреза, пущенная в спину двадцатипятитысячнику…
А комсомольская молодёжь производство пока ещё ОСВАИВАЛО…
И поэтому дело было….
«Хуёво» —
И экипаж с немым изумлением воззрился на него….
«Вася…Ты…ГОВОРИШЬ?» — пролепетал Додик.
«Да»
«А что же ты, мать, мать, мать, молчал всё это время?!! Отчего не говорил?!» — взвился Солдатенко
«Не хотел. Нужды не было» — солидно ответствовал Вася…
Двадцать два часа сорок минут. КулИково поле.
«Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробней…»
«Да что тут, товарищ генерал…Моя в 15-том полку связи мал-мало служу, в телеграфной роте…Призывался ещё когда- моя в Анадыре товарищу военкому шибко говорил- в погранвойска хочу, однако!
Разнарядки нет, говорит…пришлось научиться столбы ставить…Фашисты когда напали- мы всё столбы ставили, ставили — шибко много ставили…потом их все выкапывали, потом в Минск, в расположение пошли мало-мало.
Пока шли- моя винтовка нашёл. Лежит на земле, однако! Шибко не порядок…Себе её взял, потому как народное имущество! Глупый люди! Тебе не нужно- зачем тогда винтовка земля бросай? Винтовка три песца стоит. Шибко кто-то дурак, совсем как лоча! Не нужно тебе — тогда в колхоз отдавай.
Потом нас товарища Ворошилов мало-мало встречал, слова разные говорил, ши-и-и-бко ругайся, я почти всё понимай…
Зачем его зря ругайся? Чукча умный люди.
Просто скажи- давай в Минск зря не ходи, давай тут помирай. Етти! Какой мне радость туда-сюда напрасно броди, зря ноги мучай? Тут так тут.
Потом пушки стреляй, шибко-шибко. Моя даже испугайся, что моя оглох.
Потом самолётка до-о-олго летай, бомбы бросай…Моя товарища сержанта говори- моя можно самолётка стрели? Товарища сержанта не разрешай, потому что моя не попадай…Потом товарища сержанта мал-мало помирай.
Запрещай больше никто нет. Моя стреляй. Всё, однако.»
«И что?!»
«Моя стреляй- моя попадай. Пачка патронов- песцовая шкурка стоит…»
(В Реальности: «Связист при КП дивизии отправился проверять линию. Не успел он выйти из леса, как чуть ли не прямо на него стал пикировать «мессершмитт». Боец не растерялся, вскинул винтовку и выстрелил бронебойным патроном в самолет. Повиляв из стороны в сторону, стервятник сел в нашем расположении, пилота взяли в плен. Оказалось, что пуля угодила летчику в руку, гитлеровец не смог крепко держать штурвал и едва-едва сумел посадить самолет.»)
Там же, чуть позже…
«Что говорят пленные?»
«Товарищ генерал, фашисты просто ошеломлены…После первого боя их у нас было немало, и почти каждый из них говорит о «новом страшном оружии русских», от которого «танки горят, как факел». Один пленный ефрейтор-танкист даже так сказал: «Когда мы наступали, мы думали, что вот-вот русские батареи откроют огонь, и мы их подавим. Но русские молчали. Это нас сильно встревожило. Потом командир танка дал приказ «Вперед!», и мы пошли. Если бы я знал, что у русских такое мощное зажигательное оружие, я бы повернул обратно…» Когда мы ему показали это «мощное зажигательное оружие», он очень удивился.»