Горсть рыболовных крючков
Шрифт:
Я встал.
— Зачем ты это сделал? — спросила она.
Я не сразу понял, в чем дело.
— Ты не только хулиган, но и трус! — сказала учительница.
Я стоял за партой и хлопал глазами. У меня пропал дар речи. Учительница смотрела на меня. Пятна на ее щеках стали красными. Весь класс смотрел на меня. Стало тихо. Так еще не было тихо ни на одном уроке.
И вдруг тишины как не бывало. Все заговорили разом. Одни говорили, что я не способен на такую подлость, это не мой стиль. Другие утверждали, что я на все способен. В этом веселом разговоре не участвовали трое: Галя Вербина, Ким Гаврилов
Он-то знает, что у меня крючков не было.
— Ты испортил всем настроение перед праздником, — сказала Елена Петровна…
— Можно сесть? — спросил я. — Вы про крючки? Так это не я их бросил.
— Все ждут, когда ты сознаешься.
Мне надоело стоять. А потом зло взяло: с какой стати меня оскорбляют? Я без спроса сел на место. Несколько раз повторила Елена Петровна: «Встань!» — я так и не встал. Тогда она послала Галю Вербину, которая сидела на первой парте, за директором школы — Романом Дмитриевичем.
Галя очень быстро вернулась и заявила, что директора нигде не видно.
— Ты плохо искала, — недовольно сказала Елена Петровна. — Он в пионерской комнате. Или у завхоза.
За директором отправили Мишу Иванова. Он сочувственно посмотрел на меня, — дескать, ничего не поделаешь, служба… И отправился искать директора. Мише повезло: он в три минуты разыскал Романа Дмитриевича и привел в класс.
Наш директор был не совсем обыкновенный человек. Огромный и круглый, как башня. Лицо у него красное, нос толстый, бритая шея налезает на воротник. Он носил синий железнодорожный китель. На руке большущие часы. Когда я впервые увидел директора пять лет назад, то он мне целую неделю снился. Я куда-то убегал от него, а он догонял меня.
Роман Дмитриевич выслушал учительницу и уставился на меня.
— Подойди ко мне, — приказал он.
Я подошел. Мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть первую пуговицу на его кителе. На лицо я не хотел смотреть. По школе шел слух, что наш директор умеет гипнотизировать. Мне не хотелось спать. Мне все еще хотелось попасть на елку и получить подарок, за который моя мама давным-давно внесла деньги.
— Смотри в глаза, — сказал директор.
Пришлось посмотреть. Глаза у Романа Дмитриевича были небольшие и синие. И бритые щеки — синие.
— За такие штучки исключают из школы, сказал директор. — Понял?
Чего же тут непонятного? Только я-то ни при чем. Пусть исключают того, кто крючки бросал.
— Будешь упорствовать? — спросил Роман Дмитриевич?. — Или публично сознаешься?
Я молчал и смотрел на директорскую пуговицу. Она была белая и сияла.
— Хорошо, — сказал директор, — сейчас ты, голубчик, заговоришь…
Он крепко взял меня за руку и, как первоклассника, вывел из класса. Молча дошли до учительской. Роман Дмитриевич поставил меня перед собой, уселся в кресло. Теперь волей-неволей я видел его лицо. Я стал твердить про себя: «Не спать, не спать!» — Я могу и так тебя исключить, — сказал он. — Но ты прежде сознаешься. Я хочу знать: почему ты это сделал?
Он вытащил из кармана папиросы, закурил. Когда синий дым заколыхался перед моим лицом, я перевел дыхание. Я понял, что не засну. Говорят, что гипнотизеры не каждого могут усыпить. Иногда у них бывает осечка.
Директор курил, а я смотрел в окно. Шел снег. Мне захотелось на ладонь поймать несколько снежинок. Они сразу бы растаяли и превратились в капли.
— Где ты взял эти крючки? — спросил Роман Дмитриевич.
— В глаза-то их не видел!
— Я могу рассердиться, — сказал директор.
В учительскую без стука вошел наш завхоз дядя Петя.
— Бухгалтерия не оформляет, Роман Дмитриевич, — сказал он. — Одно ваше слово…
— Посмотри на этого голубчика, — кивнул на меня директор. — Он думает, что мне делать нечего!
Дядя Петя укоризненно посмотрел на меня и снова повернулся к директору.
— Как же с деньгами-то, Роман Дмитриевич?
— Он бросил на головы ребят рыболовные крючки! Каков фрукт, а?
— На головы? — снова посмотрел на меня завхоз. — Ай-яй-яй! Нехорошо, брат… Распорядитесь, Роман Дмитриевич, а?
Директор грузно поднялся с места:
— Посиди, подумай, каков ты фрукт, а я потом поговорю с тобой…
Я слышал, как повернулся ключ в двери. Закрыли. На ключ.
И вот я сижу здесь. Я могу ходить. Бегать. Плясать. Только не хочется. Когда я еще в школу не ходил, мама в угол ставила. На пятнадцать минут. Самое большее — на полчаса. А сколько я сижу в учительской? Никудышный у нас завхоз. Часы не может отремонтировать.
Я слышу, как бегают по коридору ребята. Слышу их голоса. Потом я перестал слушать. Надоело. Я стал смотреть в окно. А что, если снег всю зиму будет идти? Самые высокие дома спрячутся под снегом… Хорошо сейчас в лесу. Кругом белым-бело. В голубоватых сугробах стоят облепленные снегом маленькие елки. Меж ними петляют заячьи следы. Под соснами, в глубоких норах, спят ежи. И где-то волки прячутся.
Потом я стал думать про дом. Мама, раскрасневшаяся, стоит у плиты и печет новогодний пирог. Папа бегает по магазинам и покупает всякую всячину. Вечером к нам придут гости. У нас дома елка. Сестренка уже пришла из школы и развешивает на елку конфеты, пряники, яблоки. И наверняка не проносит мимо рта. Интересно, придут к нам Борисовы? Придут! Они всегда в праздники приходят к нам. У Борисовых есть дети. Нонка и Димка. Димка — мой приятель. Не такой, как Ким Гаврилов, но мы с Димкой ладим. А Нонка очень красивая. Не такая красивая, как Галка Вербина, но ничего. Она поет хорошо. Гости всегда просят Нонку спеть что-нибудь. Сначала она покапризничает, а потом все равно споет. Даже если ее и не будут просить — споет. Нонка любит петь.
Кто-то подергал дверь за ручку, затем повернулся ключ. Наконец-то! Вошла Елена Петровна. Увидев меня, поджала губы. Положила в шкаф классный журнал и подошла к вешалке. Пока одевалась, на меня ни разу не взглянула.
Сейчас она уйдет. Где-то будет встречать Новый год. Интересно: как учителя встречают Новый год? Наверное, соберутся вместе и начнут толковать про нас: этот хороший, а этот нехороший. Про меня скажут: плохой. Просто никудышный. Взял и шнырнул на головы ребят горсть рыболовных крючков…