Горячее сердце
Шрифт:
«в условиях наращивания подрывной деятельности спецслужб империализма против Советского Союза и других социалистических стран значительно возрастает ответственность, лежащая на органах государственной безопасности. Под руководством партии, строго соблюдая советские законы, они ведут большую работу по разоблачению вражеских происков, пресечению всякого рода подрывных действий, охране священных рубежей нашей Родины. Мы убеждены, что советские чекисты, воины-пограничники всегда будут находиться на высоте предъявляемых к ним требований, будут проявлять бдительность, выдержку
Лев Сорокин
Конец «Клуба горных деятелей»
Памяти отца —
Леонида Павловича Сорокина —
чекиста гражданской войны
От автора
Повесть написана на документальной основе, на материалах многотомных протоколов следственного дела.
Но главным для меня было воссоздание судеб чекистов, работавших в Свердловске в конце двадцатых — начале тридцатых годов. Их биографии и характеры восстановлены по крупицам, извлеченным из личных дел — служебных характеристик, анкет, автобиографий, объяснительных записок и рапортов, а также из писем к начальникам и родным, из рассказов родственников и сослуживцев.
Это чекисты — Владимир Семенович Корсаков, Герман Петрович Матсон, Иосиф Альбертович Добош.
Они выведены под своими фамилиями.
Фамилии других действующих лиц изменены.
Глава первая
Корсаков
Корсаков буквально повалился на крыльцо, но каким-то чудом сумел устоять. Сплюнул кровь, потрогал языком передние зубы. Один, наверху, — шатался. «Здорово врезал, сукин сын!» — и краем глаза увидел: у запертых ворот стоит Герасим Балаков, а рядом с ним сжимает кол Евсеич.
И в тот же миг Корсаков услышал приглушенный крик:
— Берегись! Они убьют!
Корсаков рванулся обратно, в сени.
Другой Балаков — Агап, бородатый, плечистый мужик в распахнутой косоворотке, словно медведь, вставший на дыбы, разъяренно прижал щупленького Костю к стене левой рукой, а правой занес над ним тяжеленный чугунный засов от дверей.
Корсаков прохрипел:
— Агап, не дури!.. Стреляю… Без предупреждения. Слышишь?
Агап на какое-то мгновение обернулся на хрип Корсакова.
Костя воспользовался этим, дернулся и, вырвавшись, скользнул во двор.
Агап взревел и с занесенным засовом двинулся на Корсакова.
«Неужели придется стрелять?» В памяти Корсакова мелькнула картина драки в Екатеринбурге. Это было еще в 1911 году. Тогда пришлось ему защищаться от подвыпивших черносотенцев. Что он мог сделать один против троих с кастетами? Корсаков, словно это было вчера, помнит, как споткнулся, отступая, о булыжник, вывернутый кем-то из мостовой. Схватил его и метнул в самого старшего, красавчика продавца… Полиция обвинила
Времени для раздумий не было. Агап приблизился. Корсакова обдало водочным перегаром. А во дворе ждали еще двое.
Корсаков нажал на курок. Выстрела не последовало. Осечка! Надо же, так не везет! А как все хорошо начиналось.
Действительно, начиналось, как говорят, на «ять».
Командировки на уполномоченного экономического отдела Нижнетагильского окружного ОГПУ Корсакова Владимира Семеновича и на его молодого помощника Константина Ромашова были оформлены без промедленья. И попутная машина подвернулась.
Выехали в Нижнетагильский район платиновых приисков. О приисках местный путеводитель сообщал всем туристам. Но мало кто знал, что правительство обеспокоено подпольной утечкой платины.
Корсакову запомнились энергичные строки постановления:
«Усилить на Урале борьбу с незаконной скупкой платины путем применения, если потребуется, даже и высшей меры наказания».
Корсаков задумался: сколько же он выловил скупщиков и контрабандистов, а его работе конца и краю не видно!
В Невьянске операция сорвалась. Местный неопытный сотрудник спугнул спекулянтов. И они, по всем данным, отправились на платиновые рудники. Там старатели все лога перекопали. А спекулянты, как мухи на мед, на платину да на золото слетаются.
Корсаков с огорчением посмотрел на знаменитую падающую башню, царапающую погнутым флюгером облака: «Придется уезжать несолоно хлебавши!» — и предложил Косте:
— Махнем-ка в Висимо-Шайтанский завод. Вернемся в Тагил, доложим начальству — и узкоколейкой до Висима. Через Черноисточинский завод.
Костя сразу же согласился:
— У меня там налажены связи. С ходу можно действовать!
На узкоколейку они опоздали. Ждать не хотелось. И Корсаков сговорился на базаре с возницей. «По божеской цене», — как сказал мужичок.
В другое время Корсаков проклял бы тряскую дорогу. Но сейчас, в июне, он не обращал внимания на колдобины: лежал на спине, вытянувшись на подводе, сунув под голову недавно скошенное, пахучее сено.
Ели и сосны — могучие, словно отборные — частенько закрывали солнышко. Было прохладно, приятно и покойно.
Корсаков смотрел в небо на беловатые облака. У облаков морды походили на лошадиные. У некоторых, если приглядеться, были хвосты и ноги, вытянутые почти на уровне туловища. Как на ипподроме, на скачках, облака пытались обойти друг друга.
«На какое же облако поставить?.. Тьфу ты… Загадать. Наверное, на то, похожее на жеребенка, маленькое, легкое, быстрое, с короткой гривой… Если оно придет первым, нам с Костей повезет…»
Корсаков ждал лета, радовался ему. Короткие зимние дни угнетали его, а в осеннюю морось и капельной весной обострялась болезнь легких. Лето — его лекарство и полнокровная жизнь. К сожалению, летние дни были самыми напряженными в его чекистской работе. С утра до поздней ночи он гонялся за скупщиками платины и контрабандистами.