«Горячие» точки. Геополитика, кризис и будущее мира
Шрифт:
В Европе существуют также множество пограничных областей, где встречаются и смешиваются различные народы, религии и культуры. Часто политические границы проходят внутри подобных территорий. Однако взаимное влияние народов по обе стороны таких границ приобретает все большее значение. Рассмотрим пример, достаточно далекий от европейских дел, — границу между Соединенными Штатами и Мексикой. Это абсолютно четко определенная линия. Но влияние мексиканской культуры, языка, образа жизни распространяется далеко на север. Так же как и американский бизнес (и даже стиль его ведения) сильно продвинулся на юг от этой линии. Мексиканцы, живущие в своих штатах, граничащих с США, очевидным образом впитали в себя американский образ жизни и американскую культуру. Зачастую они отличаются от остальных мексиканцев больше, чем от граждан США южных штатов. Верно и обратное:
1
От английских слов «Spanish» — испанский и «english» — английский. — Примеч. пер.
Я живу к югу от Остина, штат Техас, где городам, селам и просто местам даны преимущественно английские или немецкие названия (исторически к западу от Остина было много немецких поселений). Продвигаясь на юг вдоль автострады 1–35, можно заметить, что в названиях городов по большей части встречаются немецкие корни, например Нью-Браунфельс. Но по мере приближения к Сан-Антонио они все более и более сменяются испанскими. Иногда у меня там возникает ощущение, что я уже въехал в Мексику. Однако до границы еще более полутора сотен километров на юг…
В Европе существует множество таких пограничных территорий, но основная из них отделяет Европейский полуостров от географически континентальной Европы и Запад от России. Это обширнейшая местность, которая вобрала в себя целые страны — такие, как Украина, Белоруссия, Литва. В течение минувшего столетия мы наблюдали, как политическая граница продвигалась то далеко на запад, когда Россия поглощала пограничную область, то, наоборот, на восток с образованием при этом новых независимых государств. Не важно, где проходят политические границы в каждый конкретный момент, — народы, живущие на этих землях, имеют больше общего между собой, чем с Россией или с Западной Европой. В самом деле, слово «Украина» можно трактовать как «на краю», то есть как «пограничная земля».
Это не единственная (хотя и самая важная и определяющая в европейской истории) пограничная территория. Достаточно вспомнить земли между Германией и Францией, простирающиеся от Северного моря до Альп. Балканы — это пограничная территория между Турцией и Центральной Европой, Пиренеи — между Иберией и остальным континентом. Существуют совсем небольшие области вокруг Венгрии — в Словакии или Румынии, где живут этнические венгры. Имеется и водная граница — Ла-Манш, отделяющая Британские острова от континентальной Европы. В общем, на таких сравнительно небольших пространствах, полных давних обид и воспоминаний о вековой вражде, всегда будут пограничные области, и Европа демонстрирует это миру наиболее отчетливо.
Пограничные области — место смешения культур. Там контрабанда может рассматриваться как естественный и даже вполне уважаемый бизнес. Однако это могут быть и места, где зарождаются войны. Это — «горячие» точки. Рейнская область в настоящее время является образцом мирного сосуществования, но еще совсем недавно она была местом, где с 1871 года вспыхнули три катастрофические войны. Территории Рейнской области стали «горячими» точками потому, что именно там были наиболее концентрированно выражены все противоречия между Францией и Германией. И когда в этих точках в действительности вспыхивает огонь, пламя охватывает все вокруг. Сегодня пограничные земли к западу от России стали такими «горячими» точками. Огонь уже появился, но хворост пока не вспыхнул со всей силой и всемирное пожарище еще не разгорелось.
В моменты развязывания обеих мировых войн все пограничные территории в Европе стали «горячими» точками, которые вспыхнули почти одновременно и огонь от которых поглотил весь континент и вышел за его пределы. Мир никогда еще не видел всеевропейского пожара, начавшегося в 1914 году, затем затихшего ненадолго и с новой яростью запылавшего в 1939-м. Люди, народы, движимые страшными воспоминаниями, страхами и предчувствиями, оказались тем сухим хворостом, который, будучи подожженным в «горячих» точках, привел к единому «всесожжению».
Европа, конечно, возродилась. Трудно, с помощью извне, но возродилась. Вновь возникли суверенные государства. Из руин, как извлеченный из всемирной бойни урок, появилась короткая фраза: «никогда более» [2] . Эта формула выступает также лозунгом и клятвой еврейского народа никогда больше не допустить своего массового уничтожения. Европейцы нечасто употребляют эту фразу, но ее дух пронизывает все, что делается на континенте. Люди, которые смогли пережить те страшные времена (31 год с 1914 по 1945), были затем вынуждены существовать при холодной войне, когда судьбы войны и мира, когда критический для европейцев вопрос, будут ли они жить дальше или сгинут в огне, решались в Москве и Вашингтоне. Почему в Европе так и не случилась «горячая» война, мы обсудим позже. Сейчас отметим, что после того, как военная угроза ослабла, европейцы сделали все, чтобы тот 31-летний период более никогда не повторился. Это один из важнейших европейских принципов. Европа отказалась от своих империй, от своей власти над миром, даже в какой-то мере от собственной значимости в этом мире, чтобы всеми силами избежать повторения ужасов тех, теперь уже давних, лет. И чтобы не оставаться на краю пропасти, как это было во времена холодной войны.
2
Англ. — «never again», нем. — «ni e wieder». — Примеч. пер.
Европейский Союз призван стать важнейшим орудием предотвращения военных кошмаров. Основная цель ЕС — связать европейские народы друг с другом в едином процветающем организме настолько прочно, чтобы ни один из них никогда не имел бы повода начать войну или бояться своих соседей. Историческая ирония: европейцы веками боролись за освобождение народов от иноземного гнета, возможность национального самоопределения и национальный суверенитет… Они и сейчас не отказываются от этих принципов, но дополняют их пониманием того, к чему можно прийти, если довести все до абсурда. Цель: суверенитет каждой страны должен сохраняться, но при этом добровольно ограничиваться в той степени, чтобы никто в мире не смог бы его у них отобрать. Гимн Евросоюза — «Ода к радости» Бетховена — очистился от злой иронии.
Критический вопрос мировой политики: изгнал ли мир с повестки дня угрозу большой войны или это лишь прекрасная иллюзия, а мы живем «в антракте». Европа сейчас — единый, наиболее процветающий регион мира. Общий ВВП Евросоюза превышает ВВП Соединенных Штатов. Европа граничит с Азией, Ближним Востоком и Африкой. Любые большие войны в Европе неминуемо затронут и изменят не только ее саму, но и весь мир. Ответ на вопрос, преодолела ли Европа не только угрозу повторения ужасающей эпохи между 1914 и 1945 годами, но и тысячелетнее наследие бесчисленных конфликтов, предшествовавших ей, находится в центре всех исследований и прогнозов о будущем мира.
Все это является объяснением того, почему я написал данную книгу, предмет которой во многом определил мою жизнь и сформировал взгляды. Я родился в Венгрии в 1949 году, родители — в 1912 и 1914 годах. Семья пережила в Европе ужасы не только 1914–1945 годов, но и их последствия. Мои родители уехали из Европы потому, что были убеждены в наличии глубокой травмы в душах европейцев, которая привела к вырождению этих душ. Ее возможно скрывать до поры до времени, но рано или поздно она обязательно напомнит о себе. Как американец, я жил в мире, где все в моей жизни проистекает от моих же решений. Как европеец, я жил в мире, в котором от моих решений не зависит ничего в тот момент, когда лавина исторических событий накрывает всех с головой. Как американец, я научился противостоять миру. Как европеец, я научился избегать его. Мои поиски ответа на большую европейскую загадку начались с разговоров между моими родителями за обеденным столом и их ночных кошмаров. Кризис моей собственной идентичности (наличие которого само по себе показывает, что я стал американцем в большей степени) был вызван тем, что европейский подход к решению жизненных вопросов совершенно иной, чем американский. Я и европеец, и американец… Так кто же я на самом деле? В конце концов для меня эта проблема свелась к одному-единственному вопросу: действительно ли Европа изменилась или она обречена быть вечной насмешкой, иронической версией «Оды к радости»?