Горячий 41-й год
Шрифт:
– Ладно.., тогда садись. Выпьем и расскажу. Только не только о себе, но и о других кто был тогда рядом, а особенно про своего командира майора Третьякова. Вот это был командир, всем командирам командир…
Часть первая
Хорошо уплотнённая, щебёночная дорога летела через небольшие, насквозь пронизанные солнечными лучами и от этого весёленькие перелески, выскакивала в поля, в которых уже желтела и склоняла к земле тяжёлые колосья пшеницы или синели бескрайними просторами посевы льна. Иной раз она тянулась долгими километрами густых и сумрачных лесов, где нетронутые, высокие и могучие деревья сонно дремали на протяжении сотни лет около дороги, наблюдая неспешное движение повозок и людей. Но всё равно дорога рано или поздно, но вырывалась и оттуда, ныряла в
Дорога была старая, служа людям не одну сотню лет и могла рассказать много чего интересного и познавательного. Видела она и польские полчища гордой шляхты, видела многочисленные русские рати. Глядела на наполеоновские войска, двигающиеся в сторону Москвы, а через полгода бредущих по колено в снегу, голодных, замёрзших, бросающих всё разбитых французов. Много что она видела и если бы владела голосом и слогом классика английской литературы Вальтера Скотта, то она могла рассказать как у этого невзрачного мостика, в начале прошлого столетия, разбойнички начисто ограбили богатого купчину, но жизни его не лишили. А здесь, у валуна, грузно вросшего в землю и покрытого наполовину мхом, долгими и длинными вечерами счастливо встречались парень с девушкой из соседних деревенек, любовь которых закончилась свадьбой и долгой, трудной, но счастливой жизнью. А у этой развилки умерла монашка: шла, шла, присела отдохнуть и умерла. Поэтому здесь и стоит наполовину сгнивший и наклонившийся на сторону католический крест с потемневшей иконкой святой девы Марии.
Много чего она могла рассказать и показать себя, красуясь перед проезжими и пешеходами, но сейчас она была разбита в хлам прошедшей по ней техникой, гужевым транспортом и густо покрыта мелкими и большими воронками от бомб. В кюветах, на обочинах, в отдаление валялись вздутые, смрадно пахнущие трупы лошадей, коров и к несчастью многих людей: в основном стариков, детей и женщин, расстрелянных с воздуха безнаказанно бесчинствующими над дорогами самолётами немцев. Тут же накренившись на пробитые, оторванные взрывами колёса, сгоревшие и полу сгоревшие, разбитые и пробитые, съехавшие в кюветы, сиротливо стояли грузовики, среди которых иной раз проглядывались сгоревшие легковушки и громоздкие автобусы. И всё это густо и обильно было покрыто пылью, облака которой вздымались над дорогой от устало бредущих потоков беженцев и военных на восток от этого разгула вакханалии войны.
Цель и надежда как у беженцев, нагруженных чемоданами, рюкзаками, катящими перед собой колясками, так и у измотанных, разрозненных групп военных была одна – недалёкая переправа через реку. Гражданские надеялись, переправившись на большом пароме, передохнуть на том берегу и двинуться дальше, уповая, что сама река, как естественное препятствие, задержит страшного врага хотя бы на несколько дней и даст им возможность оторваться от преследования немецких войск. Военные надеялись найти, увидеть на противоположной стороне реки подготовленную, глубоко эшелонированную оборону, наполненную полнокровными войсками, куда они вольются и наконец-то остановят полчища фашистов.
Но, ни гражданские, ни военные не знали, что паромы уже два дня как были разбиты и затоплены ударами с воздуха доблестным люфтваффе. Что нет никакой глубоко эшелонированной обороны, а на этом и на противоположном берегу окапываются куцые остатки стрелковой дивизии, с боями отступающей от самой границы. Она ещё называлась дивизией, потому что был наполовину поредевший от потерь штаб дивизии, были три стрелковых полка и другие какие положено дивизии подразделения, но если их всех свести в одну часть, то не наберётся и полка. Но эта тысяча двести человек, готовы были драться и стоять насмерть, чтобы прикрыть тонкую ниточку понтонной переправы, наведённой сапёрами вместо разбитых паромов. И драться, драться, чтобы дать возможность гражданскому населению, которого скопилось на западном берегу до двадцати тысяч человек, пройти по хлипкой, колыхающейся переправе на восточный берег. Дать возможность перевезти на противоположный сторону водной преграды многочисленные подводы, санитарные машины с ранеными и оставшуюся технику.
Не знали они и о том, что немцы тоже рвались к переправе и цель была у них не только захватить переправу целой, но и раздавить, не дать закрепиться тем, кто ещё мог сопротивляться.
Глава первая
Обер-лейтенант Курт Зейдель – Счастливчик Курт, как его прозвали офицеры полка, удобно развалившись в люльке мотоцикла, во главе небольшого мотоциклетного отряда, мчался по щебёночной дороге к русской переправе. Он был доволен этим заданием и считал, что наконец-то появилась прекрасная возможность отличиться, а может быть и получить долгожданную награду. В полку Курт служил с 1938 года и считался хорошим офицером, а чисто арийская внешность: высокий рост, широкоплечий, голубые глаза, блондин располагала к дружбе с ним не только офицеров. Солдаты и унтеры также тянулись к Зейделю и уважали его за твёрдый в то же время открытый характер, а также и за его спортивные успехи: Курт зарекомендовал себя как неплохой легкоатлет и не раз завоевывал спортивные кубки для полка.
Отдельной гордостью обер-лейтенанта было прекрасное знание русского языка, который он играючи выучил в детстве, общаясь с детьми русских эмигрантов, а став взрослым продолжил его изучение. И перед русской кампанией командир полка пообещал перевести его с роты на штабную должность, дальновидно считая, что такого офицера надо держать около себя.
Но было и слабое место в военной карьере и все об этом в полку знали и сочувствовали Курту. Полк в тридцать девятом году принял активное участие в Польской кампании, а Зейдель в это время провалялся в госпитале, сломав ногу. А когда полк пошёл через Бельгию во Францию обер-лейтенант был временно откомандирован в распоряжение Берлина, где выполнял обидные, мелкие поручения.
Вот и сейчас командир полка полковник Хофманн вызвал к себе Зейделя и, ткнув карандашом в точку на карте, поставил задачу: – Мы движемся слишком медленно. Поэтому, Курт, бери мотоциклистов и вперёд. Нужно захватить русскую переправу и не дать её взорвать. Действуй стремительно и решительно. На мелочи не разменивайся. Помни – один подготовленный немецкий солдат стоит пятьдесят русских.
– Что ж, я выполню эту задачу…, – Курт получал удовольствие и от того, что чувствовал за собой силу, мчавшуюся за ним ещё на десятке мотоциклов. Силу, которая могла огнём смести с дороги любого, кто станет на их пути. И попробовали встать. Стремительно движущийся отряд мотоциклистов внезапно обстреляли из винтовок с подготовленных позиций. Но огонь был жидкий, неорганизованный, вследствие чего и неэффективный. Мотоциклы на скорости и сидящие на них немцы, сблизились с позицией русских. Лихо выкидывая густые веера щебёнки и песка из-под колёс, развернулись в линию и с близкого расстояния, даже не спешиваясь, накрыли плотным пулемётным и автоматным огнём сопротивляющихся. А через пять минут медленно двинулись вперёд. Прозвучало ещё несколько, явно неприцельных выстрелов и около двух десятков красноармейцев побежали с позиций в разные стороны. Отряд на несколько минут остановился на позициях русских и, убедившись, что кроме двух убитых здесь никого не осталось, помчался дальше.
Такая война нравилась Курту всё больше и больше. Не надо постоянно окапываться, ходить в беспрестанные атаки, подвергая себя и своих подчинённых опасности быть убитыми этими варварами. Хотя Зейдель прекрасно понимал – их полку пока просто везло. С момента вторжения на территорию Советского Союза полк находился во втором эшелоне и всю грязную и трудную работу по взламыванию обороны русских и разгрому их резервов в приграничных районах, вынесли части первого эшелона, а им оставалось только добивать разбитых русских и развивать успех других. Русской армии уже не существовало: так.., были разрозненные, недобитые части, которые стремительно откатывались на восток.
Вырвавшись из леса, мотоциклисты помчались вдоль опушки по дороге, огибавшей длинным языком узкое болото. Дорога вильнула вправо и выскочила на небольшую, метров в тридцать дамбу, за которой расстилалось ровное, полого тянущее вверх поле, на краю которого высокими соснами и берёзами толпился лес, куда и ныряла дорога. А там, километров в семи и была вожделенная переправа, слава и награда.
Курт поднял руку и мотоциклы послушно остановились перед дамбой.
– Хорошее место. Если у русских есть грамотный и опытный командир, то оно просто идеально, для того чтобы надолго задержать продвижение полка.