Горячий ключ
Шрифт:
Раненая нога в поисках точки опоры выделывала замысловатые вензеля. Она совсем занемела и ничего не чувствовала. Крошечный импульс в мозгу помимо воли Дмитрия руководил: медленно, очень медленно — ногу вперед. Обопрись. Хорошо. Теперь тяни другую. Так. Отдохни.
Шаг… остановка… опора… подтянуть ногу… шаг… остановка… опора… подтянуть… шаг… остановка… опора… подтянуть… шаг… Что-то яркое проявилось вдруг перед его закрытыми глазами. Дмитрий разлепил веки и почти ослеп от светящих прямо в лицо солнечных лучей. Он остановился, зажмурившись от рези в глазах, но успел заметить деревья и проблескивающую
Он снова открыл глаза и посмотрел вниз на тайгу и проглядывающее сквозь деревья большое водное пространство. Они все-таки вышли к озерам!
Он облизал холодные губы и, задыхаясь от радости, прошептал:
— Пашка, мы дошли! Мы дошли!
Но Павел не слышал. Его безжизненное тело кулем свисало с широкого плеча Дмитрия.
Глава 34
Павлу было тепло и удобно, что значило для него одно и то же. Странно, пронеслось у него в голове, почему снег такой мягкий и теплый, И пахнет чесноком и сеном. И качается… Он открыл глаза и увидел над собой сияющую голубизну. Он заморгал, свет был слишком ярок и шел, кажется, отовсюду. Павел вновь закрыл глаза и, поддавшись убаюкивающему покачиванию, стал тихо соскальзывать в прежнее бессознательное состояние. Лишь на секунду мелькнула мысль: «Где Дима?» — и все опять исчезло.
Когда он очнулся в следующий раз, сверкающая голубизна все так же била в глаза, и у него хватило сил понять, что эта голубизна — небо. Потом он вспомнил, что должен что-то сделать… Что-то исключительно важное… Павел изо всех сил пытался не заснуть, стараясь нащупать нужную мысль и удержать ее в голове.
Но эта мысль все ускользала и ускользала, и он начал метаться, стонать. В то же мгновение над ним склонилось чье-то страшное, обросшее бородой лицо. Человек что-то прошептал опухшими губами. Павлу показалось, что его назвали по имени.
Он широко раскрыл глаза, потому что вспомнил ночь в горах и бесплодные попытки спуститься вниз сквозь круговерть снега и ветра. Здесь отчетливые воспоминания обрывались, Павел не в состоянии был пока разобраться, какие события происходили наяву, а какие родились в дремлющем сознании. Все в его голове расплывалось, путалось, но, самое главное, он понял, что за мысль билась в его уставшем мозгу, — он вспомнил, для чего они шли через перевал. Он попытался сесть, и человек тут же подставил ему руку под спину. Павел сел, тяжело дыша. Ему казалось, что тело его с неимоверной силой тянет вниз, голова кружилась, и он чувствовал, что устал, устал безмерно, просто дьявольски устал.
Ноги его укрывало какое-то старое одеяло, а сам он, оказывается, лежал на сене, которое усыпало дно телеги с высокими бортами. Под головой у него был мешок, от которого несло резким запахом чеснока, еще несколько таких же мешков возвышались грудой в его ногах, а рядом с ним сидел человек с опухшим черным лицом, заросший по самые глаза бородой. Он поддерживал Павла плечом и улыбался во весь рот.
— Димка! — прошептал Павел. — Димка!
— Ну что, очухался? — раздалось у них за спиной. — Живучий паря, ох живучий!
Павел с трудом повернул голову. Здоровенный мужик с окладистой бородой весело щурился на них
— Мою бабу чуть вусмерть не спужали. Думали, варнаки какие беглые на нас вышли.
Дмитрий хохотнул:
— А ты, Федот, тоже хорош фрукт, не спросясь, за топор хватаешься.
— Так ружжо-то у бабы, а она, вишь, под телегу забилась и про него враз забыла. И ведь охотница, на медведя со мной ходила, а людей спужалась.
— Да уж, — раздался мелодичный голос откуда-то сбоку, и Павел, повернувшись на голос, увидел идущую рядом с телегой женщину в черном, надвинутом на самые брови платке. Живые темные глаза смешливо сверкнули из-под платка. — Сам-то тоже небось струхнул, когда они с ног повалились. — Женщина поправила платок и сказала уже серьезно; — Мы туточки уже двадцать лет черемшу берем, отродясь людей не видели, даже геологов. Они мимо нас на моторках дальше к Казангету ходют. Там у них база. А тут медвежий угол да маралий. Д1 вот мы с Федотом черемшу на зиму заготовлям.
Павел заворочался, усаживаясь поудобнее, и удивился, что совсем не чувствует боли, даже тогда, когда набирает полную грудь воздуха, чтобы сделать вдох. Что-то липкое и неприятно пахнущее стягивало его грудь, и, опустив взгляд, он увидел, что она обмотана тряпкой, пропитанной какой-то желтой мазью.
— Что это? — Он приложил ладонь к груди.
— А это Федот тебя полечил немножко, — охотно пояснила женщина, — мазь у него такая, лошадей да коров править. Вонят немного, но на ноги быстро поднимат.
— Терпи, — сказал Дмитрий, — Федот лекарь заправский, представляешь, пулю мне вынул, не хуже, чем городской хирург, а может, и лучше.
— Лучше, лучше, — закивала женщина, — он всех в поселке пользует. Он два года на ветилинара учился, а потом тятя домой погнал. Нахватался мирского духа, скромность потерял, молитвы забыл. Тятя поучил его маненько да оженил, значитца, на мне, — Женщина улыбнулась, блеснув полоской ослепительно белых зубов на загорелом лице.
— Полно, Дарья, — сказал мужик степенно, — что болташь, точно молодка. Поди сюда. — И подал женщине руку.
Она на ходу заскочила в телегу и перехватила у мужа вожжи.
— Давай я, а ты сосни чуток, чай, рано седни поднялся…
Мужик перебрался назад, улегся рядом с Павлом и, прикрыв лицо ветхим вафельным полотенцем, почти мгновенно захрапел.
Дмитрий помог Павлу прислониться к высокому борту телеги, подложив ему под спину куртку Рыжкова, которую Павел едва узнал, настолько она была грязной и рваной.
— Ну что? — спросил Дмитрии. — Хоть помнишь, как мы к озеру вышли?
— Нет, — Павел с трудом шевелил губами, — абсолютно ничего не помню.
— Да, я сам шел как лунатик. Удивляюсь, как мы не залетели куда-нибудь. Потом вдруг слышу женщина визжит, глаза открыл, а на меня этот Друг" — кивнул Дмитрий на Федота, — с топором несется, я еще успел крикнуть: «Свои мы, свои!» — и тоже свалился. Очнулся, когда нас уже на телегу заволакивали, а как и что они с ранами делали, как перевязывали, убей, не помню. — Он понизил голос. — Староверы это, из поселка, куда мы с тобой шли. Черемшу тут промышляли да рыбу ловили.
Хариуса. Вон, видишь, два ведра успели насолить.