Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод)
Шрифт:
Доски и бревна, уже расшатанные штормом, сейчас разверзлись под Сантэн. Ноги провалились и коснулись подводной твари. Грубая шкура содрала мягкую кожу, и Сантэн с криком отдернула ноги и рванулась вверх и прочь.
Неумолимо сделав круг, акула возвращалась, но рельеф дна вынуждал ее заходить со стороны моря. Следующая атака подтолкнула плот ближе к берегу, минуту-другую хищница колоссальных размеров оставалась на мели, на песчаном откосе. Потом вдруг, высоко подняв брызги, развернулась и поплыла на глубину, демонстрируя высокий плавник и
Волна ударила в плот, завершая разрушение, начатое акулой, и он разбился, превратившись в месиво досок, холста и болтавшихся веревок. Сантэн кубарем полетела в нахлынувшую воду и, захлебываясь и кашляя, поднялась на ноги.
Холодный зеленый прибой был ей по грудь. Соленая вода заливала глаза, но Сантэн увидела, что акула полным ходом несется на нее. Она взвизгнула и попыталась, пятясь, подняться на крутой берег, замахала рулем, который еще держала в руках.
— Убирайся! Убирайся! Отстань!
Акула ударила ее рылом и подбросила высоко в воздух. Сантэн упала прямо на широкую спину, и рыба вздыбилась под ней, как необъезженная лошадь. Ощущение чего-то холодного, грубого и невероятно отвратительного. Затем удар хвостом. К счастью, удар был скользящий, иначе он проломил бы девушке грудную клетку.
Резкие движения самой акулы подняли со дна песок, ослепивший хищницу; она потеряла добычу из виду, но искала ее пастью в мутной воде. Челюсти лязгали, точно железные ворота во время бури, извивавшийся хвост и мощно изгибавшееся голубое тело измолотили Сантэн.
Медленно, с боем, она карабкалась вверх по береговому склону. Каждый раз, когда акула сбивала ее с ног, Сантэн силилась подняться, задыхающаяся, ослепленная, отбиваясь рулем. Щелкавшие зубы прихлопнули толстые складки юбки и сорвали ее. Ногам стало легче. Когда Сантэн, спотыкаясь, прошла последние несколько шагов, уровень воды упал до пояса.
В тот же мгновение волны отхлынули, уходя с берега, и акула внезапно оказалась на мели, лишенная своей природной стихии. Она беспомощно билась, словно здоровый слон в западне, а Сантэн пятилась от нее по колено в тянувшей ее на глубину волне, слишком измученная, чтобы развернуться и бежать, пока вдруг с удивлением не осознала, что стоит на плотно утрамбованном песке выше кромки воды.
Она отшвырнула руль и заковыляла вверх по берегу, в сторону высоких дюн. Но сил пройти так далеко у нее не было. Девушка рухнула ничком чуть выше границы прилива. Песок облепил ее лицо и тело, будто сахар, а Сантэн лежала на солнце и плакала от страха, угрызений совести и облегчения.
Она не знала, сколько времени пролежала на песке, но постепенно поняла, что солнце обжигает ее голые ноги, и медленно села.
Она со страхом поглядела на прибой, ожидая увидеть застрявшую на песке огромную акулу, но, должно быть, ту поднял прилив и она ушла на глубину. Акулы и след простыл. Сантэн с облегчением вздохнула и неуверенно встала.
Тело словно пропустили через молотилку, Сантэн чувствовала, что очень слаба, грубый наждак
— Здесь некому подглядывать.
Руки, инстинктивно прикрывшие промежность, упали вдоль тела и коснулись чего-то свисающего с пояса. Это складной нож Эрни на шнурке.
Она взяла его в руку и посмотрела на океан.
Мгновенно вернулись чувство вины и раскаяние.
— Я обязана тебе жизнью, — прошептала она, — и жизнью моего сына. О Эрни, как я хотела бы, чтобы ты по-прежнему был с нами!
Одиночество нахлынуло с такой непреодолимой силой, что она вновь тяжело опустилась на песок и закрыла лицо руками. Солнце еще раз заставило ее очнуться. Сантэн почувствовала, как палящие лучи начинают покалывать и жечь кожу. Сразу же вернулось ощущение жажды.
«Нужно укрыться от солнца».
Она с трудом встала и осмотрелась более внимательно.
Она стояла на широком желтом пляже, за которым возвышались гороподобные дюны. Берег был абсолютно пустынным. Он дугами уходил в обе стороны от нее до границ видимости — на двадцать или тридцать километров, решила она, — и там сливался с морем. Сантэн показалось, что это картина полного одиночества: здесь не было ни камня, ни листочка растительности, ни птицы, ни животного и никакого укрытия от солнца.
Она посмотрела на тот участок берега, куда выбралась, и увидела остатки своего плота, которые трепал прибой. Подавляя страх перед акулой, она вошла в воду по колено и вытащила перепутанные парус и веревки за линию прибоя.
Отрезав кусок брезента, она обвязала его вокруг талии, прихватив пеньковой веревкой, — получилось нечто вроде юбки. Потом Сантэн вырезала еще кусок, чтобы закрыть от солнца голову и плечи.
— О, как хочется пить!
Она стояла на краю воды и с тоской смотрела туда, где плясали в течении водоросли. Жажда была сильнее отвращения к соку водорослей, но ужас перед акулой еще сильнее, и она отвернулась от того и другого.
Хотя тело болело, а синяки на руках и ногах наливались лиловой чернотой, она знала, что ей лучше всего отправиться в путь, а идти можно только в одном направлении. Кейптаун лежит к югу. Однако ближе немецкие города со странными названиями (она с усилием вспоминала их) — Свакопмунде и Людерицбухт. Ближайший, вероятно, в пятистах километрах.
Пятьсот километров… Сантэн осознала, насколько велико это расстояние, и ноги у нее подкосились. Она тяжело села на песок.
«Я не стану думать, как это далеко. — Она наконец заставила себя встать. — Буду думать только на один шаг вперед».