Господа гуслярцы
Шрифт:
Загорелый Миша поднялся, опираясь на туземное копье.
– Простите, – сказал он, – еще не зажили раны.
Все деликатно промолчали. Захочет человек объяснить, что за раны – его воля.
– На восьмой день в дебрях тропического леса мне удалось выйти на небольшое стадо горных горилл. Носильщики, которые несли бронежилеты для несчастных животных, отказались идти дальше, и я был обречен на провал, если бы не сами гориллы. Когда я проснулся дождливым туманным утром, один в палатке, без еды, денег и паспорта, я услышал сдержанное бормотание. Гориллы обыскивали багаж моей экспедиции. Когда я вышел
Все захлопали в ладоши. Стендаль выполнил задание.
– Разумеется, возникнут проблемы, – сказал профессор Минц, – с закупкой бронежилетов, но мы постараемся...
Корнелий Удалов смотрел на друга недоверчиво. Никогда профессор Минц не был богат. А уж чтобы распоряжаться сотнями тысяч долларов – об этом и мечтать не приходилось. А тут – командировки, поездки, не говоря уж о бронежилетах.
– А теперь давайте поговорим, – сказал Минц, – о ближайших поездках. Во всей Америке осталось лишь несколько королевских кондоров. Не пройдет и десятилетия, как символ Америки, изображенный на ее гербе, канет в небытие! Появилась возможность замаскировать оставшихся кондоров под крупных ворон. Кто этим займется?
Вызвался провизор Савич. Он давно уж собирался в Штаты, да мешало безденежье.
– Следующая проблема касается речной выдры в озерах Швеции...
Удалов поднялся и вышел на улицу.
Он страшно устал за последние месяцы. Но, как говорит Минц, рано еще складывать оружие, потому что реальные результаты борьбы скажутся лишь через год-два, тогда и подсчитаем достижения. Если так дело пойдет и дальше, то его, Удалова, на этот срок не хватит. Пора подключать молодежь.
И в этот момент он услышал гул моторов.
Гул все усиливался, а потом появились вертолеты. Один пассажирский и два боевых, сопровождающих.
Пассажирский опустился посреди двора и сломал столь любимый Удаловым сиреневый куст.
«Акулы» остались барражировать на высоте пятидесяти метров, готовые в любой момент прийти на помощь.
Открылся люк, офицер в неизвестной униформе выбросил наружу лесенку. По ней не спеша спустились разного рода господа, большинство в штатском, но с военной выправкой.
Человек в наиболее пышной и яркой униформе, подполковник из Андорры, родившийся некогда в Одессе, первым подошел к Удалову и спросил:
– Не откажите в любезности, молодой человек, сказать, где здесь находится квартира профессора Минца?
– А зачем он вам?
– А затем, – сказал подтянутый, мрачного вида человек с бирюзовыми глазами, по всему судя, наш, отечественный, чекист, – что мы должны арестовать его от имени Интерпола за подрывную деятельность против человечества.
– Вот это лишнее, – отозвался Удалов. – Не знаете о гуманизме нашего профессора, не лезьте.
– Кстати, – произнес подполковник
– Меня, меня, – не дал ему договорить Удалов. Он понимал, что лучше самому принять залп, подставить свою грудь, только бы оставался на свободе профессор Минц, без которого благородное начинание тут же лопнет.
Но наш чекист уже поспешил к двери дома № 16.
Остальные толпой побежали за ним.
Боевые вертолеты опустились пониже, и дульца их пулеметов следили за Удаловым, который на всякий случай не вынимал рук из карманов.
В кабинете профессора Минца сотрудники Интерпола поставили участников совещания к стене, а тем временем начался обыск, который ничего не дал, потому что все документы хранились в голове у Льва Христофоровича.
– Что вам хочется узнать? – спросил профессор Минц. – Никаких секретов мы от общественности не имеем, никому зла не желаем.
– Так ли это? – спросил полковник Ким.
Беседа шла на английском языке, которым все, кроме Удалова, владели. Впрочем, Удалова в комнате пока не было. Он гулял под прицелом боевых вертолетов.
– Зачем же вы тогда сменили потенцию на импотенцию в роге суматранского носорога, ободрали горностаев, раздали бронежилеты гориллам, отравили мясо китов и совершили еще немало подобных преступлений?
– Если вы позволите мне сесть, – ответил профессор Минц, – то я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. Вы тоже можете садиться, только сидячих мест на всех не хватит.
В его голосе была такая внутренняя сила, такая убежденность в своей правоте, что посетители покорно расселись, кто как мог.
– Мне надоело видеть, – сказал Минц, – как погибает наша природа.
– Экология плохая, – заметил прибежавший на шум старик Ложкин, который еще не решил, то ли присоединиться к Минцу, то ли откреститься от него с суровой критикой.
– И мы, в основном немолодые и законопослушные люди, решили, что если не остановить этот злодейский процесс, то на Земле никого не останется, кроме крыс, ворон и людей. А это скучно, не так ли?
Вице-маршал авиации вздохнул и понурился. Он не хотел оставаться в обществе ворон и крыс, не говоря уж о себе подобных.
– Мне пришла в голову светлая идея, – сказал Минц. – А что, если лишить исчезающих несчастных тварей тех качеств, из-за которых на них охотятся? Суматранский носорог гарантирует сексуальную силу – лишим его рог этого свойства! Редкие киты – лакомство, перелетные гуси – объедение! Пускай они станут невкусными и даже вредными! Ведь самим-то животным плевать на то, вкусные они или нет. Ведь вам, девушка, не столь важно, сладкая ли вы на вкус для людоеда?
Моника Эстергази хлопнулась в обморок. У нее было живое воображение, и ей представилось, как ее кушают.
– Невероятно! – заявил председатель. – Я не верю! И при чем тут шкурки горностаев?
– Как только газеты и телевидение разнесут слух о том, что мех горностаев так непрочен, что мантия облысела за несколько минут, желающих пристрелить горностая убавится.
– А бронежилеты для горилл? – спросил испанец. – Ведь их никто не ест.
– Но убивают. Еще не перевелись горе-туристы и просто бандиты. Пускай у горилл будет возможность защититься.