Господин Ганджубас
Шрифт:
— Не могли бы вы попросить Марти? — спросил я.
— Я вас слушаю. — Даже отдаленно голос в трубке не напоминал голоса Марти. — Это Марти. С кем я разговариваю?
Я повесил трубку и перезвонил еще раз:
— Вы не могли бы соединить меня с номером мистера Лэнгфорда?
— Алло, алло, Марти у телефона.
Теперь мне все стало ясно. Марти арестовали, и полиция обыскивала его номер. Какой же я болван! Оставил портье свой телефон в Гамбурге. Срочно уматываю.
Изучая расписание в аэропорту Гамбурга, я обнаружил два рейса, отправлявшихся один за другим, до Хельсинки и до Парижа. Я все не мог вспомнить, в какой стране находится Хельсинки, поэтому приобрел билет до Парижа. Оттуда я мог вылететь в Барселону и дальше на Ибицу. К моменту приземления меня лихорадило.
Следующие два дня я слонялся по усадьбе Рози в
— Никогда больше не звони на этот гребаный номер и не показывай свою сраную рожу в моей стране. Моя Анна в тюрьме из-за твоих закидонов. Ее повязали гребаные фашисты, чувак. Марти и его два приятеля здесь. Я дал им убежище. Ты обещал им богатства, а дал лишь гребаное пепелище, ублюдок валлийский.
Поток ругани все лился. Я наконец усек, что произошло. Чарли Везерли отправился в номер Марти за образцом ливанского гашиша. На выходе его остановил охранник гостиницы и спросил, в каком номере он был. Он назвал номер Марти. Охранник поднялся вместе с Чарли в номер Марти проверить. Марти, подумав, что Чарли, должно быть, повязали, утверждал, что в первый раз его видит. Марти запаниковал. Собрав манатки, он покинул номер. Машину с ливанским гашишем бросил и сбежал в Ирландию, прихватив оставшихся членов Тафии. Мак-Канн, понятия не имевший, что произошло со мной, отправил свою подругу, Анну Мак-Налти и голландца с запасными ключами, которые были у Грэма, в Гамбург забрать машину из гаража. Их арестовала гамбургская полиция.
— Джим, я искренне сожалею по поводу Анны. Могу я чем-нибудь помочь?
— Я не нуждаюсь в твоей гребаной помощи. Я уже лично объявил войну этим фашистским уродам. Они знают, на что Кид способен. Если не хотят вспомнить Вторую мировую, лучше бы им освободить Анну.
Я связался с Эрни. Он сказал, что через несколько дней приедет в Амстердам. Там как раз открылось «Парадисо», первое заведение, где законом не возбранялось курить марихуану. Мне начинал нравиться этот город с его каналами, проститутками в витринах и прогрессивным курсом на легализацию мягких наркотиков. Может, мне стоит здесь обосноваться? Как-то вечером в ночном клубе «Оксхуфт» я наткнулся на Джо Ливанца. Он тоже подумывал осесть в Амстердаме, взял мой телефон и угостил ливанским гашишем.
Прибыл Эрни и зарегистрировался под вымышленным именем в гостинице «Окура». Я рассказал ему о своем горе. Он посоветовал не волноваться: на чем-нибудь заработаем, в конце концов, будем по-прежнему возить новые европейские автомобили с начинкой в Штаты. Эрни дал мне сто тысяч долларов и велел покупать товар. К деньгам добавил лепешку афгани — в Европе курнуть нечего — и предложил подвезти.
По моей просьбе Эрни подкинул меня в банк, где я арендовал сейф на имя Питера Хьюза и положил туда баксы вместе с ирландским паспортом. Аренд очень обрадовался идее приобрести гашиш в Амстердаме. Мы отдали должное афгани Эрни. В дверь громко постучали. Шестеро голландских полицейских заполонили квартиру. Я поднялся, чтобы уйти, но меня остановили и обыскали. Полицейский нашел кусок гашиша, который дал мне Джо Ливанец. Пришлось предъявить настоящий паспорт.
— Ваше имя Деннис Говард Маркс?
— Да.
— Вы арестованы.
Трое стражей закона свели меня вниз по лестнице, усадили на заднее сиденье автомобиля. В полицейском участке еще раз перерыли карманы и все забрали. Составили протокол, повели меня в камеру. По радио Мик Джаггер исполнял Angie. Меня повязали.
АЛЬБИ
В апреле 1974 года, почти шесть месяцев спустя, я сидел в квартире на одном из последних этажей высотного здания на Айл-оф-Догз, с видом на Темзу и Гринвичский морской вокзал. Я скрывался, чтобы не платить залог. Несмотря на протесты моего амстердамского адвоката, голландская полиция посадила меня на борт самолета «Бритиш Юропиан Эрэуэйз». В Хитроу в самолет поднялись агенты Управления таможенных пошлин и акцизных сборов и отвели меня в полицейский участок Сноухилла. Там мне было предъявлено обвинение по ранее не применявшейся статье 20 Закона о неправомерном использовании
Моими подельниками стали калифорниец Джеймс Гэйтер, которого арестовали в Хитроу за пару дней до меня, и несколько работников Джеймса Морриса. После трех небогатых событиями недель в Брикстонской тюрьме, меня выпустили под залог в пятьдесят тысяч фунтов. Я поселился с Рози и детьми в Оксфорде, на Лекфорд-роуд, 46, в квартире, которую раньше снимал Уильям Джефферсон Клинтон, будущий президент Соединенных Штатов. Доказательства против меня были вескими. Частично из-за того, что я довольно безрассудно признался таможенному ведомству в ведении незаконной деятельности на территории Голландии. Надеялся, что мое дело будет рассматривать голландский суд. Эта стратегия провалилась, и мой защитник Бернард Симоне был уверен, что меня признают виновным и дадут не меньше трех лет тюрьмы.
Квартира в восточном Лондоне принадлежала Даю, старому коллеге, с которым я работал в школе. Очевидно, полиция Тэмз-Вэлли пыталась установить мое местонахождение, но особо не усердствовала. Я написал записку Бернарду Симонсу, чтобы все знали: не произошло ничего предосудительного, я просто уклоняюсь от уплаты залога. Судебный процесс начался днем раньше, 1 мая 1974 года, без моего участия. Мои подельники признали себя виновными и получили от шести месяцев до четырех лет. Эрни пообещал уплатить любые суммы, подлежащие конфискации из-за моего уклонения от уплаты залога. Он чувствовал себя обязанным, потому что тогда, в Амстердаме, я единственный знал его местопребывание и не выдал Эрни властям. Я выжидал время.
Дай разбудил меня рано утром, перед тем как отправиться в школу:
— Говард, тебя показывали в новостях.
— Что?! Что ты сказал?
— Было только три сообщения: одно о премьер-министре Гарольде Вильсоне, о президенте Никсоне и о тебе. Я не все понял. Что-то про МИ-6 и ИРА. Пойду схожу за газетами.
Всю первую полосу «Дейли миррор» занимал репортаж под заголовком «Где мистер Маркс?» Там говорилось, что я агент МИ-6, что в семи странах выданы ордера на мой арест, что меня похитили, подвергли избиениям, велели помалкивать и заставили внедриться в ИРА. Я не понимал, каким образом «Дейли миррор» стало известно о моем сотрудничестве с Секретной службой. В статье утверждалось, что я будто бы рассказал друзьям о том, что шпионил. На самом же деле я не обмолвился об этом никому, кроме Рози, родителей и Мак-Канна. В интервью прессе Рози заявила категорически, что между мной, ИРА и разведывательными службами не существовало никаких отношений. Таможенное ведомство было в курсе: телефонный номер Мака фигурировал в распечатке звонков из амстердамской гостиницы, и я пообещал не упоминать МИ-6 на суде, чтобы гарантировать себе освобождение под залог. Маловероятно, что бы информацию слила таможня.
Передовица «Дейли мейл» называлась «Скотленд-Ярд боится нового похищения». Из нее следовало: последний раз меня видели в компании двух таможенных агентов, и теперь полиция не исключает возможности того, что меня убила ИРА.
Позже в тот же день полиция Темз-Вэлли горячо отрицала то, что я был агентом МИ-6, шпионившим за ИРА, а Бернард Симоне продолжал твердить, что получал от меня известия и что никто не удерживает меня против моей воли. Средства информации оставили это без внимания. Это было слишком скучно. Справедливости ради «Дейли миррор» решила изложить альтернативную версию. На следующий день первая полоса была озаглавлена «Доносчик», а далее говорилось, что меня похитила наркомафия, чтобы я не предстал в Центральном уголовном суде, Олд-Бейли, и не донес на нее. Другие газеты намекали, будто я подстроил собственное похищение. Однако широкая общественность явно предпочитала версию о шпионе, засланном в ИРА. Именно об этом трубили телевидение и радио. Кто был моими врагами? Полиция, искавшая меня повсюду? ИРА, беспощадная к продавцам наркотиков? Наркомафия, опасавшаяся моих откровений? Таможенное ведомство, которое так и не призвало меня к ответу? Секретная служба Ее Величества? чьи тайны я разгласил? Или средства массовой информации — по причинам мне непонятным? Какая разница? Я намеревался изменить внешность и вернуться к старому ремеслу, контрабанде. У меня уже немного отросли усы. Газетная шумиха сделала меня осторожным. Хотя временами накатывало ощущение нереальности, и становилось жутко.