Господин Икс
Шрифт:
Я прошел через бетонную площадку у коттеджа к дому, поднялся по ступенькам крыльца, крыша которого служила полом для балкона второго этажа, сложил зонт и, толкнув стеклянную дверь, ступил внутрь.
Прихожая была приличных размеров, стильная: светлые стены, темные дорогие двери, зеркало в массивной — под цвет дверей — деревянной раме на стене, комод, более светлого цвета ламинированный пол и в тон ему деревянные ступени уходящей на второй этаж лестницы. Было тепло, светло, уютно.
Встретила меня невысокая, довольно-таки миловидная женщина лет за сорок, все еще прекрасно сохранившая свои формы. Одета она была просто, по-домашнему — в потертые синие джинсы, бежевую
— Нет, — отрицательно покачала головой женщина. — Анна Николаевна вас ждет наверху в кабинете, — проговорила она, чуть смутившись, и добавила: — А я няня Андрея. — Она кивнула вниз на мальчика, показывающего мне зубы.
Понятно, подвела меня плебейская натура человека, родившегося в простой семье, выросшего среди простых людей и продолжающего жить среди обычных людей, которых воспитывают «бедные» мамы, вынужденные за неимением средств на няню взваливать на свои плечи заботу о малыше и лично, без посредников, дарить им любовь и ласку. В богатых семьях нынче все по-другому, все «по-людски», чадом занимается няня, или, как в одно время называли их на иностранный лад, «бебиситтер», а мамаши занимаются своим отпрыском в лучшем случае один час в день, а то и вовсе не занимаются. Про отцов в таких семьях я вообще не говорю — они деньги зашибают, им не до детей. Как говорится, все новое — хорошо забытое старое. Потому как и до Октябрьской революции в русских семьях были няни. И вот сейчас, глядя на няню и барчука, мне в голову пришла интересная мысль, что няни — зло! Ибо если бы у детей Анны Карениной не было няни, то Анна осталась бы жива! Потому что вынуждена была бы заниматься детьми, а не крутить от безделья роман с Вронским и в итоге, будучи непонятой в обществе, бросаться под поезд.
Но что-то я отвлекся от цели своего визита.
— Я могу снять верхнюю одежду? — спросил я у женщины.
— Ах да, конечно, — спохватилась она, — повесьте в шкаф.
Я повесил зонт на ручку двери так, чтобы вода с него капала на резиновый коврик, повесил куртку во встроенный шкаф и вновь обернулся к няне.
— А этот дядя к маме пришел? — спросил мальчишка, глядя на меня лучезарным взором.
Вопрос был задан няне, но ответил я:
— К маме. Проводишь меня?
— Запросто, — сказал пацан, развернулся и стал взбираться по лестнице.
— Осторожно, Андрюша, не упади! — сказала няня вдогонку.
— Да знаю, — отмахнулся мальчишка и продолжил восхождение по лестнице на второй этаж.
Я зашагал следом.
На втором этаже в коридоре находилось несколько дверей, но лишь одна из них, первая слева, была открыта. Мальчишка, поднявшийся уже вперед меня, побежал по коридору и влетел именно в эту дверь.
— Мама! Мама! — раздался его звонкий голос. — К тебе дядя пришел!
— Хорошо, Андрей, спасибо! — раздался женский, как мне показалось излишне строгий по отношению к сыну, голос.
Я прошел по коридору и ступил в открытую дверь. Комната, куда я вошел, была
— Здравствуйте, Анна Николаевна! — сказал я, сопровождая слова приветствия полупоклоном.
— Иди, Андрей, мне с дядей поговорить нужно, — произнесла Налётова, обращаясь к сыну.
Мальчик был, по-видимому, хорошо воспитан. Ни слова не говоря, он развернулся и вышел за дверь.
— Я вас слушаю, — обратилась хозяйка дома уже ко мне. — Извините, с кем имею честь?
— Игорь Степанович! — представился я, не называя ипостась, в какой сюда прибыл.
— И что вы хотели, Игорь Степанович? — проговорила Анна Николаевна с нотками нетерпения в голосе. — Только побыстрее, пожалуйста, у меня не много свободного времени.
«Ага, — хмыкнул я про себя, — занята по самые уши, небось нанесением макияжа да всевозможными процедурами — массажем, грязями да ваннами». Вслух же любезно произнес:
— Мне бы хотелось, Анна Николаевна, задать вам несколько вопросов по поводу событий, произошедших в прошлую субботу, 15 октября.
Хозяйка дома поистине королевским величавым жестом откинула со лба назад великолепные вьющиеся волосы.
— Я же уже все, что могла, рассказала вашим коллегам, — произнесла она чуть раздраженно, — относительно смерти Валерия Крутькова! Больше к сказанному мне добавить нечего.
Я шагнул вперед по направлению к хозяйке дома.
— И все же есть кое-какие невыясненные моменты, — продолжил я настаивать.
Налётова окинула меня хмурым взглядом и вдруг потребовала:
— Покажите, пожалуйста, ваши документы!
Именно этого требования, вполне законного, надо сказать, я ждал и боялся, и в то же время оно прозвучало для меня неожиданно.
— Э-э-э… я… — произнес я чуть растерянно, потом спохватился, похлопал себя по карманам, достал паспорт и, прикидываясь дурачком, протянул его хозяйке дома.
Она взяла мой документ, развернула, посмотрела, затем вернула и чуть высокомерно произнесла:
— Я поняла, господин Гладышев, что вы подданный Российской Федерации, но мне бы хотелось взглянуть на ваше удостоверение сотрудника полиции.
Закосить под дурачка не удалось, я взял паспорт и перемялся с ноги на ногу. Моя уверенность разом куда-то улетучилась, и я тоном нерешительного человека пробубнил:
— Видите ли, Анна Николаевна, я не сотрудник полиции…
Хозяйка дома давно догадалась, что я не представитель власти, но зачем-то решила разыграть для меня удивление и возмущение:
— Что-о?! Вы не полицейский? А кто же вы? — приподняла она свои ухоженные черные брови.
Не люблю я юлить, лебезить, тем более перед женщиной. А раз уж раскусили и теперь попрут из дому, надо не терять достоинства.
— Я частный сыщик, — проговорил я спокойно.
Налётова, проявляя недовольство, передернула плечами и фыркнула:
— Вот еще, ищеек мне только в доме не хватало. Оставьте, пожалуйста, мой дом! — она сделала перед собой жест, словно выгоняла забежавшую в ее дом бездомную собаку.