Господин Никто
Шрифт:
Между пятью и шестью целый час, но что тут поделаешь — товарные пароходы не то что пассажирские поезда. Я смотрю на часы. Скоро два. До Марселя километров двести шестьдесят. Раньше пяти нам туда не попасть. А если Франсуаз пустит легавых, то нам и после пяти не приехать.
В такие моменты самое разумное сосредоточиться на том, что в непосредственной близости от тебя, а в непосредственной близости от меня кусок блестящего на солнце шоссе, который мне предстоит покрыть в следующие секунды. Всматриваясь в ленту дороги, извивающуюся
— Успеем мы, как по-вашему? — спрашивает женщина.
Меня сейчас это мало занимает, и я молчу.
— Если вы спасете меня от этого кошмара, всю жизнь буду вас благословлять, — добавляет Лида минуту спустя.
Она вообразила, бедняжка, что все страсти разгорелись вокруг ее спасения. Вообще я чувствую, что она не даст мне отдохнуть.
— Не понимаю, ради чего вы идете на такой риск? — не унимается Лида.
— Из гуманных чувств.
— А я думала, что вы урод…
— Урод?
— Да, да. Мне казалось, что органы чувств у вас ампутированы, если они и были когда-нибудь.
— Скорее всего, их никогда у меня не было, — отвечаю я, всматриваясь в линию шоссе перед собой.
— Я была уверена, что вы человек холодный… — продолжала Лида. — Циничный и холодный, как пресмыкающееся…
— Мерси, — киваю я. — Старая истина: не отвечаешь чувствам другого, значит, ты холодный.
— Вы обращались со мной ужасно там, в Париже… Почему вы вели себя так ужасно?
— С воспитательной целью, — сухо отвечаю я. — Чтоб заставить одну дурочку кое-что понять.
— Вот теперь вы опять хороший, — замечает она, поскольку ничего другого сказать не может.
Я тоже не склонен к разговорам. Только жму на газ изо всех сил, стараясь не поддаваться тягостному ощущению пустоты, которое вновь охватывает меня. Не отвожу глаз от бегущей ленты шоссе, машинально жму на педаль, и мне кажется, что я лечу в этом огромном пустом пространстве бог весть с каких пор и неведомо куда, словно брошенный кем-то камень.
Когда я выхожу из телефонной кабины, на моем лице, кроме усталости, написано, очевидно, и что-то другое, потому что Лида, оставив на стойке недопитый кофе, подходит ко мне и берет за руку.
— Ушел, да?
— Только что.
Мы садимся в машину, и я делаю единственное, что можно сделать в данный момент, — еду к Старой пристани. Если в ближайшие минуты не найду выхода и если Франсуаз подняла тревогу, мне придется освободиться от своего хрупкого багажа и искать убежища.
Останавливаю машину у самого причала. В тихой черно-зеленой воде лениво покачивается несколько моторок. Я останавливаю свой выбор на блестящей четырехместной «ведэтт».
— Мечтаете о приятной прогулке? — спрашивает молодой человек, стоящий у причала с сигаретой в зубах. — Двадцать франков в час.
Киваю в знак согласия. Владелец лодки подтягивает ее за веревку и помогает нам сесть. Потом отвязывает лодку и готовится сесть сам.
— Вы тоже? — поднимаю брови.
— А как же иначе? — в свою очередь удивляется он.
— А так: прогулка без третьего лишнего. Иначе зачем я стану платить двадцать франков?
— Вы знаете, сколько стоит эта «ведэтт»? — не без хвастовства и с укором спрашивает молодой человек.
— А вы знаете, сколько стоит вон тот «ситроен»? Вот, возьмите ключи.
Я бросаю ключи от машины, и человек машинально ловит их в воздухе. И, подумав немного, машет рукой:
— Ладно, идет. Надеюсь, править-то вы умеете?
— Не беспокойтесь. Буду править, не увлекаясь.
— Потому что, имейте в виду, она скорая…
Он не догадывается, что я как раз на это и рассчитывал, выбрав именно ее. Завожу мотор и начинаю маневрировать, сохраняя разумную скорость. Потом огибаю волнорез с небольшим маяком, прохожу мимо мрачных башен крепостей Сен-Жан и Сен-Никола и даю полный газ. Легкая «ведэтт» стремительно несется по водной глади, задрав нос, готовая, кажется, в любое мгновенье взлететь над морем. Позади постепенно снижаются массивы зданий. Еще через несколько минут на виду остаются лишь мрачные очертания собора справа, а слева, на холме, возвышается силуэт Нотр-Дам де ла Гард с изваянием мадонны.
Рядом со мной сидит Лида и наблюдает за моими маневрами с крепнущим чувством уверенности.
— Вот он, пароход, — показываю я на темное пятно вдали, изрыгающее клубы дыма.
На деле мое внимание направлено в обратную сторону, где в любой момент может показаться быстроходный катер береговой полиции. Теперь все будет зависеть от удачи.
Спустя полчаса мы приближаемся к пароходу. На черной корме уже отчетливо видна надпись РОДИНА. Но хотя надпись эта звучит сейчас почти символически, я продолжаю бегло посматривать назад. Там, совсем еще вдалеке, показалась черная точка, движущаяся с внушающей опасения скоростью.
— Не нас ли догоняют? — спрашивает молодая женщина, поймав мой взгляд.
— Наверно. Но им не успеть.
— Как же вы вернетесь обратно?
— А зачем мне возвращаться?
— Так вас же в Болгарии будут судить!
— Посмотрим. Может, как-нибудь уладится дело.
Пароход уже рядом. На палубе столпились люди, они внимательно следят за нашими маневрами.
— Держите штурвал вот так! — приказываю Лиде.
Затем поднимаю руки и начинаю подавать сигналы. Через две минуты судно сбавляет ход. Я снова берусь за штурвал, чтобы подойти к кораблю вплотную.
— Я вот спрашиваю себя, кто вы, в сущности, такой? — слышу позади себя голос молодой женщины.
— Порой я и сам задаю себе такой вопрос, — бормочу я, запрокидывая голову.
Там, высоко над нами, на черном фоне сверкают белые буквы: РОДИНА. А чуть подальше два человека уже спускают лестницу.