Господин Посредник
Шрифт:
– Я в курсе. Деньги у меня есть – пока. Но не знаю, хватит ли их в дальнейшем. Содержание корабля и моих людей обходится в гигантские суммы.
– Коммерческие дела князя…
– Позвольте, мастер… коммерция князя неописуемо сложна, к тому же у меня не было времени ознакомиться с его записями и бухгалтерскими книгами. Конечно, у меня есть Иллари, но я должен знать все – до последнего медяка. Далее: Монфор, не являясь посредником в полном смысле этого слова, имел тем не менее свои средства связи. Вы понимаете,
– Знаете, – сказал актер после недолгого размышления, – способ, в сущности, есть. По закону, суд полгода будет ждать появления официального наследника. В течение этого времени распорядителем имущества будет Гэкко, он имеет соответствующее распоряжение хозяина, оформленное по всем правилам. Его главная задача – вернуть все долги, если таковые обнаружатся. Мы – точнее, я – можем заявить свои претензии на некоторую часть имущества убиенного. Так как речь не идет ни о деньгах, ни о землях или ценностях, устного заявления будет достаточно. А Гэкко, разумеется, все подтвердит. Это займет некоторое время, но я уверен, что все удастся.
– Как можно скорее, дорогой мастер! Мне кажется… нет, я почти уверен, что смерти Монфора и Лоттвица связаны самым серьезным образом. И еще: что бы вы ни говорили, я буду мстить. Нет-нет, не смотрите на меня так…
Я достал трубку и принялся вырубать огонь. Мои пальцы мелко подрагивали. Пустив к потолку тугую синюю струю, я поднял глаза и посмотрел на немного удивленного Накасуса:
– Не считайте меня мальчишкой, это – совсем другое.
Мастер тяжело покачал головой, но ничего не ответил.
Глава 5
Копыта коней застучали по старому горбатому мостику. Я сильнее стиснул зубами мундштук давно погасшей трубки и изменил позу, облокотившись о раму правой дверцы – стекла были опущены, по карете гулял приятный сквознячок, – и задумчиво уставился на открывшиеся передо мной крыши старинного Воэна.
Неожиданно я заметил одинокую темную фигурку, неторопливо шествующую по обочине дороги. До нее было еще далеко, но она показалась мне знакомой. Я недоуменно прищурился и вдруг понял – да это же моя знакомая Айрис, та самая юная жрица из жутковатого храмика у моря. Я привстал, распахнул окошко в стенке кареты и приказал кучеру:
– Встанешь возле нее.
– Как прикажете, сударь, – он пожал плечами и потянул вожжи.
Карета замерла в трех локтях от девушки. Я распахнул дверцу и приветственно поклонился. На ее лице промелькнула удивленная улыбка.
– Как вы неожиданны, мой господин.
– Садитесь же, сударыня: зачем сбивать ноги? Вы идете пешком из самой столицы?
– Ну что вы! – засмеялась она. – Я доехала до перекрестка на дилижансе… вам не стоит беспокоиться, здесь ведь уже рядом.
– Я могу настаивать?
Ее губы снова расплылись в очаровательной, немного смущенной улыбке. Жрица подобрала подол своего длинного одеяния и уселась напротив меня.
– На кладбище, к храму Ни-Эшер, – бросил я кучеру.
Парень недоуменно обернулся, но все же кивнул и щелкнул кнутом. Девушка сбросила с головы капюшон, и я увидел, что ее макушку венчает крохотная черная диадема.
– Я была в доме одного из прихожан, – объяснила она, заметив мой взгляд. – Он умирает и поэтому просил меня провести особый обряд над могилой его сына…
– Как жаль. Я так рад, что встретил вас! Но если вы будете погружены в отправление обряда…
– Нет, вы не поняли, – улыбнулась Айрис. – Обряд будет отправлен после смерти прихожанина… Обряд встречи… у нас так принято. Если вы хотите, мы можем побеседовать и сегодня.
Вскоре карета замерла неподалеку от холма, за которым начиналось кладбище, и возница постучался в окошко.
– Дальше ехать нельзя, сударь, – сообщил он, – никак нельзя, оси побьем.
– Возвращайся домой, – сказал я, выпрыгивая из кареты.
Айрис недоуменно воззрилась на мою руку, протянутую ей.
– Простите, – смутился я. – Я знаю, вы уже поняли, что на самом деле я не пеллиец.
Она звонко рассмеялась и сняла с головы свою маленькую корону.
– Мой господин слишком хорошо воспитан, – и, улыбаясь, пошла по ведущей на холм тропке.
На его вершине я остановился. Айрис тоже замерла, ожидая меня; я стоял, щурясь от прохладного морского бриза, и не мог двинуться с места, всем своим существом ощущая близость живого, дышащего волнами моря.
– У вас лицо настоящего моряка, – тихонько произнесла жрица.
Я кивнул. В эту секунду мне вдруг отчаянно захотелось обнять ее, и еще: в душе поднималась какая-то тревожная грусть, похожая на ту, что одолевает, когда где-то далеко слышишь крики чаек. Я вздохнул и шагнул вниз, к кладбищу.
«Каждый из них, – вдруг подумал я, глядя на ряды надгробий, – сделал свой выбор. Сам!.. Что привело сюда – их? Что ведет меня? Что вообще ведет меня – всего лишь месть?»
Я шел, вслушиваясь в тихий шелест шагов за спиной, и дивился этому невыносимому чувству: ощущению одиночества перед всем миром, сдавившему грудь.
Это не было одиночеством мальчишки, брошенного судьбой посреди необъятной тьмы, нет – потом, много лет спустя, я стал понимать, что тогда я впервые, сам об этом не догадываясь, познал ужас тщеты своих страстей: ужас, который станет моим проклятием – о, скоро, уже скоро. Ужас и боль, страх предзнаменований, надежда на невозможное… да, все это будет потом, а пока я просто приближался к одинокой башенке печального храма и сжимал в кармане плаща прихваченную из кареты флягу с дорогим сладким вином.