Шрифт:
– Я люблю тебя, Писюн!
Так говорю я – девочка Ксюша, – крепко обнимая своего пса. Мне тогда семь лет, я – маленькая, худенькая, светлые волосы опускаются почти до поясницы, а личико… наверное, я была симпатичной девочкой. Как бы это ни звучало гордо, но я скорее всего принадлежу к тому виду девушек, которые с детства были красавицами и остались таковыми, повзрослев. А ведь бывает, что и наоборот: симпатичная в детстве, а потом что-то уже не так – красивые детские черты не подходят ко взрослому лицу. Или ещё запутаннее: неказистая дурнушка вдруг внезапно превращается в принцессу.
А что касательно моей собаки, то тот был красавцем-щенком и до сих им остаётся, пока память моя о нём жива. Писюн – дворняжка. Мне всегда по душе больше нравились дворняжки: они простые, не гордые. И к тому же я с радостью готова приютить беспородистых питомцев нежели потомков голубых кровей, так как перед последними может скопиться очередь из желающих их заполучить, а вот
Писюн был хорошим псом. Моим единственным. После того, как он пропал – мне тогда было десять лет, – я не заводила ни одного питомца. Правда, родители один раз хотели мне подсунуть одного милого щеночка, но я наотрез сказала им, чтобы они нашли ему других хозяев. К тому же мама и папа радостно сказали тогда, преподнося мне щенка:
– Вот твой новый Писюн!
Терпеть не могу, когда хозяева называют новых питомцев кличками предшествующих. Писюн – один. И второго такого не будет. Пусть уж лучше новый питомец растёт с новым – своим – именем, чтобы на него не давили заслуги предыдущего владельца.
А, да, вы, наверное, немного удивились, что моего пса зовут Писюн. Кличка появилась случайно, в первый же день знакомства с Писюном. Папа приехал на машине с работы и перед тем, как подойти ко мне и маме, встречавших его, он отворил переднюю пассажирскую дверь и сказал:
– Я к вам нового друга привёз.
На сиденье сидел маленький комочек счастья. Мягкий ёжик. Его сонные глаза слезились. Я кинулась к нему, взяла в руки и запрыгала от радости. Щенок всё это время робко и боязливо сидел в моих руках. Но когда я нагнулась к нему, чтобы поцеловать, то тот ожил и начал энергично облизывать моё лицо, не переставая к нему тянуться. В итоге я так понравилась малышу, что тот описался, пометив мои руки и майку. Мама с брезгливостью взяла у меня щенка и уложила его спиной на траву. Когда мама хотела протереть его животик тряпкой, тогда-то я и заметила истекающую жидкостью штучку на лысоватом брюшке щеночка.
– Это писюн?!
Радостно выкрикнула я, указывая туда рукой. Родители засмеялись, услышав мои слова. Дело в том, что в то время я только-только узнала об этих анатомических особенностях девочек и мальчиков, что у первых – письки, а у вторых – писюны.
Вот так вот и приросла кличка Писюн. Слыша это слово, я уже не обнаруживаю в нём первоначального значения. Для меня Писюн – это только мой пёс и больше ничего другого. Я столько в жизни называла его по имени, что то навечно закрепилось за ним. У моих соседей, например, собаку звали Колдун, так вот, когда незнакомцы слышали, как те именуют своего питомца, то немного удивлялись, на что хозяева в первые секунды недоумённо поглядывали. Лишь потом до них доходило, что для незнакомцев слово «колдун» – это злой волшебник, а для них – их собака.
Что мы только не делали с Писюном! Играли, гуляли, спали вместе. Мне всегда было жалко смотреть на собак, привязанных на цепь. Мне больше по душе, когда те сами могут решать, когда им гулять, а когда нет. Например, как у моей бабушки. У ней в деревне была небольшая собачка, маленькая, рыжая, лохматая, один нижний клык у ней торчал наружу. Она постоянно норовила чихать, особенно когда её чешешь, в результате чего всё её слюни попадали тебе на лицо. Но она это не со зла. Если убрать с её головы свисающие лохмотьями уши, а на макушку нацепить третий глаз на небольшой антенне, то лицо её очень было бы похоже на морду Нибблера – маленького инопланетного питомца Лилы из мультсериала «Футурама». А ходила она, передвигая задними лапами, как ходунками, которыми пользуются пожилые люди. Моя бабушка была очень начитанной и поэтому назвала собаку Азазелло, как у Булгакова: маленькая, с торчащим изо рта клыком и при этом огненно-рыжая. Но папа, будучи зятем бабушки, а она собственно его тёщей, любил всегда идти ей наперекор и поэтому называл собаку просто – Алла Борисовна, что очень поначалу не нравилось бабушке, так как она являлась большой поклонницей Пугачёвой, но потом она привыкла и даже посмеивалась. Имя Алла Борисовна мне нравилось больше. С уважением. Но и не без иронии. На самом деле мой папа ещё тот шутник. Наверное, красотой я пошла в маму, а всем остальным в папу – такая же дура. В смысле, у меня, как и у него, довольно странное чувство юмора. Своеобразное. Всё, что папа не пошутит, мне смешно. Идея с Писюном принадлежит как раз ему, а я со смехом поддержала.
Так вот, Алла Борисовна жила на улице – не на цепи – и у неё была своя будка – веранда. Зимой бабушка закрывала её, а летом было тепло, поэтому в этом надобности не было. Алла Борисовна могла спокойно совершать ночные прогулки вокруг дома, сторожить его. Ходить в туалет она привыкла заранее. Но если всё же зимой ей приспичило, то она скребла дверь дома и выла. Но бабушку это не сильно тяготило. Все мы знаем, что пожилые люди не очень-то долго любят спать ночью. Но вот если днём Алла Борисовна начинала поднимать крик из-за какой-нибудь чепухи, то ей было несдобровать. Дневной сон для пожилого человека – святое. Наблюдая свободу Аллы Борисовны, я с печалью понимала, что у меня собаки – о которой я всегда страстно мечтала – не будет. Ведь что ей делать в девятиэтажном многоквартирном доме, в маленькой двухкомнатной квартире? Ещё и соседи будут постоянно недовольны, заслышав собачьи звуки. Если только выгуливать её, но разве это свобода – проводить на улице какие-то час-два, когда, если взглянуть в окно, остальные собаки используют улицу 24/7? Но так уж к счастью вышло, что Писюн у меня появился внезапно и от радости я не вспомнила об этих печальных моментах собачьей свободы.
Всё своё время я проводила с Писюном. Можно сказать, это он меня выводил на прогулку, а не я его. Друзей у меня, собственно, не было. Да я и не нуждалась в них. Хотя всё же был один мальчик. Мы жили в одном доме, в соседних подъездах, но вот в школы ходили разные. Так вот, именно Писюн и свёл меня с Тимуром.
Стояло лето. Мы с Писюном резвились за домом. Во дворе у нас находись всякие скамеечки, насиженные дедушками и бабушками, и детская площадка, а вот за домами росли деревья, кусты и трава – своеобразный парк. Лесок, даже так можно сказать. Я кидала палку, а Писюн бегал за ней, но обратно с ней не прибегал. Это я спешила к нему, чтобы вырвать из его рычащих челюстей, обгрызенную палку. Мне всегда это было смешно. Так вот, когда настал черёд для очередного броска, так уж вышло, что снаряд угодил в ствол дерева, а от него рикошетом ещё куда-то – я за кустами не увидела. Но услышала вскрик. Мы с Писюном побежали туда. Писюн, конечно же, кинулся сразу после броска. По прибытии я обнаружила маленького мальчика: он болезненно держался за локоть и боязливо поглядывал на Писюна, тормошащего рядом бедную палку.
– Прости. Я случайно.
Мальчик стеснялся поглядывать на меня и поэтому смотрел на Писюна. Чтобы как-то сгладить свою вину, я решила познакомить его со своим псом.
– Познакомься, это мой Писюн.
Радостно проговорила я, тормоша за шёрстку пса, пока тот грыз палку. Мальчик озадаченно посмотрел на меня. После чего до меня дошло, откуда взялось его недоумение.
– А! – засмеялась я. – Это его так зовут – Писюн!
Мальчик секунду посмотрел на меня, потом на собаку – и загоготал. Про локоть Тимур тут же забыл. Вскоре я подвела к нему Писюна, и тот начал рьяно облизывать его лицо, я даже испугалась за Тимурины веснушки. Так мы и подружились. Как вы сами поняли, друзей у Тимура тоже не было, а то отчего он средь бела дня сидел за деревом и… скучал. Кажется, Тимур меня любил. Вспоминая сейчас тогдашнее время, я думаю именно так. Я ведь была его единственным другом, если не считать Писюна. А когда тот пропал, то мы оба остались одни-одинёшеньки. Тимур старался меня поддерживать. Мы вместе ходили на поиски, развешивали объявления. Но вместо того, чтобы наконец встретить старого друга, мне суждено было потерять и нового, так как Тимур меня вскоре покинул: через полгода после исчезновения Писюна он с родителями переехал в другой город. На прощание он подарил мне красную розу, обвязанную жёлтой ленточкой, и медальон, в который была вставлена фотография: у дерева, которое свело нас троих, сидим мы, счастливые – я, Писюн и Тимур. К сожалению, медальон со временем потерялся. Когда настало время для переезда в Москву, в театральный институт, то я спохватилась медальона, но не нашла его. Значит, не очень-то берегла, раз вспомнила о нём лишь спустя годы. А фотографий Писюна у меня было и так очень много: на моей прикроватной тумбочке три рамки и на остальных полках – штук пять, это если ещё не считать фотографий в фотоальбоме. Так что, дорожить ещё одной маленькой безделушкой мне как-то на ум не приходило. Наверное, вы подумаете, что я не очень хорошая. Неблагодарная.
Тимур считал, что за похищением Писюна стоит один жильцов наших домов по двору. Он жил в подвале. Эдакий сумасшедший учёный. Тимур говорил, что своими глазами видел в грязном окошке, ведущем в подвал, что у этого старика там стоит стол со всякими колбами, склянками, в которых он проводит всевозможные страшные опыты, и что по мнению Тимура мой бедный Писюн стал жертвой одного из них. Возможно, что и так. Потому что у меня сохранилось кое-какое воспоминание, наводящее на эту трактовку событий: однажды этот старый учёный-бродяга подошёл ко мне, когда я с Писюном сидела на скамейке перед домом, и решил с нами познакомиться. И вышло это знакомство для нас ужасным – для Писюна и вовсе травматичным. Старик постоянно ходил в белом докторском халате, на лице – круглые очки, а седые волосы доходили до шеи. Руки его всегда находились за спиной.