Господин
Шрифт:
– Диня?!! Ты что?!
– ахнула мать.
– Ничего, - глянул волком сын, но настроения не выдержал.
– Мам, я его предупредил, чтобы дурака не валял.
– Дурака?
– Ага. Мам, он обиделся - зачем ты к нему ворвалась? Ты же мне сама говорила, что это нехорошо, правда ведь?
– Денила был предельно серьёзен. Порой Натин казалось, что в некоторых вопросах она младше десятилетнего сына - это ощущение длилось не долго, но стало возвращаться всё чаще и чаще.
– И вообще, ты лучше спроси, чего это он такой умный! Ванны принимает, душ включает… я же ему только кран показал!
Сын умолк,
Телепатка вернулась к фиалкийцу. Завёрнутый в халат, юноша смотрелся забавно и как-то по-домашнему: будучи чуть выше и шире в плечах Натин он, тем не менее, выглядел как старший брат, который впопыхах натянул на себя старую любимую одежду, давно уж отданную младшим на растерзание. Ноги торчали до половины икры, свёрнутые концы рукавов болтались в районе локтей, а расшитые легкомысленными васильками полочки вовсе не сходились на груди. В целом, почти герой-любовник, если бы не несколько растерянный вид и грязные вещи в руках.
Натин нахмурилась - почему-то вспомнила о "женской доле и месте". Вот только пусть попробует! От этих средневековых никогда не знаешь, чего ожидать… Но гость и не думал всучить одежду хозяйке - он вопросительно кивнул в сторону всё ещё полной пены ванны. Эх, теперь ею не воспользоваться - лимит исчерпан… И это после общения с главтехом!
В очередной раз скрывая раздражение, телепатка забрала костюм и отправила вместе с сапогами в очиститель.
– Не беспокойся, я скоро всё верну.
Юноша даже не пикнул, словно каждый день наблюдал, как дорогая одежда исчезает в дыре, больше всего смахивающей на мусорную, нежели на какую-либо ещё, и наклонился (халат затрещал), вытянул декоративную пробку за цепочку - вода и пена, как и при обычной, голосовой команде, впитались в стенки. Возможно, именно из-за внешней анахроничности фиалкиец и разобрался с ванной, но как быть с остальным?
Натин попыталась выяснить, но на слова и образы гость лишь вскинул брови - не понял. Тогда Денила ткнул пальцем в уже пустую ванну. Фиалкиец снова кивнул и протянул хозяйке прозрачную бутылочку - на этикетке красовался распускающийся, весь в росе ландыш, им же пахла матовая жидкость во флаконе.
– Так просто?
– Натин не верилось.
– Ты ученик лекаря или алхимика?
– она не спрашивала, скорее - рассуждала.
– Тогда объясняется твои доверие, богатство, неприятности и сообразительность. Всё это от любопытства! Интересно, сообразительность - это у тебя периодично или постоянно? А ну-ка попробуем ещё разок. Итак, - телепатка указала на себя.
– Натин.
– на Диню.
– Денила.
– на гостя.
Тот опять ухватился за руку.
– Да нет же!
– вдруг взревел Диня. Ошарашенная мать онемела.
– Я - Денила. Мама - Натин. Ты?!
Абориген цокнул и отрицательно качнул головой.
А потом заговорил.
– Диня. Нита.
– он прижал кулаки к груди и едва заметно поклонился, не сводя глаз с хозяев.
– Слай.
Видимо сказалось общее перенапряжение - Натин упала в обморок.
Очнулась телепатка под шелест двух голосов - кто-то старался говорить тихо, но иногда срывался на жарко-звонкий или спокойно-гулкий тон. Слова не разбирались, эмоциональный фон был размеренно-заинтересованным, поэтому тоже не нёс какой-либо полезной информации, кроме уверенности - всё в порядке, всё хорошо.
Натин медленно открыла глаза.
Потолок. Тусклый металлический блеск от заключённых в клетки ламп. Они давили, заставляли тосковать. Интересно, кто и почему придумал столь угнетающий интерьер для звездолёта? Чем был "Феникс" раньше? Спросить у капитана? Нет, он вряд ли знает - Берри Лиар пришёл на корабль немногим раньше телепатки-контактёра… Почему-то тюремные светильники обратили на себя внимание только сейчас, при прямом взгляде вверх - обычно они казались нормальными, да и бытовой голограф работал исправно, то превращая потолок в экваториальные ночные небеса, то заполняя его глубокой, пронизанной солнцем синевой - не понять, зеркало морское или опрокинутый океан центральной Эролы, родной планеты Натин. Что случилось? Почему ей неприятен свет этих ламп? Неужели виной мимолётная встреча с Фиалкой? Чересчур уж понравилось телепатке сред цветов, окружённой густым сосновым ароматом - Натин даже приснилась полянка, наполненная нежным, пусть и несуществующим перезвоном колокольчиков и басовитым гудением пчёл…
А здесь? Здесь трудно дышать! Здесь гладкий потолок с плесенью ламп и мшисто-ржавым налётом заклёпок. Здесь… Она не человек, а какая-то дохлая рыбка в масле! Говорят, многим нравятся такие консервы. Хотя вряд ли кому на "Фениксе" - на "Фениксе" даже Цырыпыл, усатый талисман исследовательской группы, морду воротит. Он, по классификации ксенобиологов, кот, по форме хвоста и некоторым повадкам - белка, первым оценил новое лакомство, когда командир на безденежье временно превратил гордого исследователя в дальнобойщика-трампа и взял на борт груз консервов, которые из-за месячного таможенного ареста оказались почти единственной пищей всего населения застрявшего в контрольной зоне звездолёта. Тогда и заядлый рыбоед Цырка не выдержал и сердито фыркал на натурпродукт, готовый есть порождение пищевого синтезатора, только бы не видеть плоских банок с рыбой.
Голова уже не болела, тело казалось невесомым - словно сон-воспоминание об обречённой планетке исцелил Натин физически и сорвал все защитные психологические оболочки. Да и ментальные тоже. Телепатку волнами захлёстывало уныние. Чётко осознавая, что так и до суицида недалеко, Натин резко вскочила - перед глазами поплыло - и со стоном повалилась обратно на подушки, мягкие, чуть пружинистые, на пуху неизвестной птицы с неизвестной планеты.
– Мама?
– на кровать прыгнул Денила. Почему-то женщина удивилась, когда поняла, что звонкий голосок принадлежал сыну.
– Со мной всё в порядке. Голова закружилась.
– А ты поднимайся медленно, ладно?
– он ласково улыбнулся, несмелой рукой прикоснулся к её щеке.
– Ой, а мы испугались, когда ты упала! Я вообще не знал, что делать, а дылда… Слай сразу понял! Мам, ты на него не сердись! Он не думал, что ты упадёшь!
– Не думал?
– Натин заметила рядом фиалкийца.
Абориген переминался с ноги на ногу и имел донельзя виноватый вид - именно с таким Диня убеждал мать, что "больше не будет", раздумывая над очередной выходкой.