Гость на празднике
Шрифт:
– Чтобы мы остались друзьями.
– Дурашка.
Она крепко меня обняла.
– Навечно?
– Ну, я не буду жить вечно, Дружок. И ты тоже.
– Голос ее упал, как падает за край луга солнце, и на мгновенье умолк, потом стал наливаться силой, как вновь нарождающееся солнце.
– Впрочем, нет, все-таки вечно. Богу угодно, чтобы ты надолго меня пережил. И пока ты меня будешь помнить, мы всегда будем вместе...
С того дня Одд Гендерсон оставил меня в покое. Он стал воевать со своим однолеткой Макмилланом, по прозвищу Белка. А на следующий год наш директор исключил его из школы за неуспеваемость и плохое поведение, и на зиму он устроился работником на молочную ферму. В последний раз я увидел его незадолго перед тем, как он, голоснув на дороге, уехал в Мобил, нанялся там на торговое судно и сгинул. Было это за год до того, как меня спихнули в военную школу мыкать горе, и за два года до смерти моей подружки. Стало быть, осенью тысяча девятьсот тридцать четвертого года.
Мисс Соук вызвала меня в сад. Она пересадила цветущий куст хризантем в цинковую лохань и собиралась с моей помощью втащить ее на веранду - там бы она выглядела очень красиво. Лохань была тяжеленная, как сто чертей, и как раз когда мы безуспешно сражались с нею, по улице проходил Одд Гендерсон. Он постоял у садовой калитки, потом распахнул ее и сказал:
– Разрешите помочь вам, мэм.
Жизнь на ферме пошла ему впрок: он потолстел, руки окрепли. Волосы из ярко-рыжих стали каштановыми. С легкостью поднял он здоровенную лохань и внес ее на веранду.
Подружка моя сказала:
– Очень вам обязана, сэр. Вот это по-соседски.
– Да чего там, - ответил он, по-прежнему не удостаивая меня вниманием.
Мисс Соук срезала самые красивые хризантемы.
– Передай их маме, - сказала она, протягивая ему букет.
– А еще - привет от меня.
– Спасибо, мэм, передам.
– Берегись, Одд!
– крикнула она, когда он вышел на улицу.
– Знаешь, ведь это - львы.
Но он был уже далеко и не услышал ее. Мы смотрели ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом, так и не ведая, что несет - пылающие хризантемы, готовые огласить грозным рыком и ревом сгустившиеся зеленые сумерки.