Государь Петр I – учредитель Российской империи
Шрифт:
«на дело в лосиной роще, для выпуску из амбара зверей двора, 30 столбов сосновых… и на заборы 250 бревен еловых…»;
«к ракетному делу на хвосты 30 тесниц еловых полуторных гладких, 2 четверика муки куличной…»;
«на дело мишени 100 лубов москворецких, на пришивку 200 гвоздей двоетесных…»;
«четверо пилы по мере, 1000 кирпичу жженого, 3000 кирпичу сырова, 20 возов глины, ушат, 4 лотка, 2 лопаты
«для опайки пушечных насыпок фунт сала медвежья, фунт нашатырю, молоток железный»…
Петр I одновременно с военными науками изучал арифметику и геометрию, обращение с боевыми гранатами, пускать «потешные огни» фейерверки. Иноземные офицеры добросовестно отрабатывали свое высокое царское жалованье: из Немецкой слободы в Преображенское приглашали действительно знающих людей.
Вместе с юным самодержцем мужали его будущие сподвижники – князь Михаил Голицын, будущий российский генерал-фельдмаршал, Александр Меншиков, сын придворного конюха, торговавший горячими пирогами с лотка на московских базарах, ставший генералиссимусом и светлейшим князем, Иван Бутурлин, выходец из знатного боярского рода, и многие другие «потешные».
В 1688 году любознательный Петр I случайно нашел в одном из амбаров села Измайловского старый корабельный ботик – парусную шлюпку. Историк Устрялов так записал петровский рассказ о том, как оказалось для России, историческом событии: «Несколько времени спустя (в 1688 году, после того как Долгорукий привез астралябию) случилось нам быть в Измайлове на Льяняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил вышереченного Франца (голландца Тиммермана), что это за судно.
Он сказал, что это бот английский.
Я спросил, где его употребляют.
Он сказал, что при кораблях для езды и возки.
Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими судами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)?
Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветра; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно.
Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход
Он сказал мне, что есть.
То я с великою радостью сие услыша, велел его сыскать.
И вышереченный Франц сыскал голландца Карштен Бранта, который призван при отце моем в компании морских людей для делания морских судов на Каспийском море, который старый бот починил и сделал машт и парусы и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало.
Потом, когда я часто то употряблял с ним и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил, для чего так?
Он сказал, что узка вода.
Тогда я перевез его на Просяной пруд, но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более. Того для я стал проведывать, где более воды.
То мне объявили Переяславское озеро, куда я, под образом обвещания в Троицкий монастырь, у матери выпросился. А потом уже стал ее просить и явно, чтобы там двор и суды сделать.
И так вышереченный Карштен Брант сделал два малые фрегата и три яхты. И там несколько лет охоту свою исполнял. Но потом и то показалось мало; то ездил на Кубенское озеро. Но оное ради мелкости не показалось.
Того ради уже положил намерение прямо видеть море…»
Эти петровские воспоминания были записаны спустя 32 года после тех событий, связанных с рождением «потешной флотилии». Но ради справедливости следует заметить, что не английский ботик положил начало страсти Петра I к «водным потехам». Любовь к ним началась не с ботика Петра Великого, а с уже имевшихся у юного царя двух «потешных судов» – струга и шняка, на веслах ходивших по реке Яузе.
Струг представлял собой плоскодонное речное судно для перевозки различных грузов. Шняк был рыболовной морской лодкой, родом карбаса с одной мачтой и прямым парусом и тремя парами весел; в носу и корме его помещались «чердаки», то есть каюты для клади и людей.
Научившись ходить на ботике по окрестным речкам и прудам против ветра под парусами, а затем побывав в портовом Архангельске, царь Петр I загорелся страстью дать России собственный военный флот. Как то мечтал сделать его отец Алексей Михайлович на Каспии.
Конец ознакомительного фрагмента.