Государи и кочевники
Шрифт:
— Поздно, — сказал он угрюмо Виткевичу и только после того поздоровался. — Даже если ты, поручик, привёз мне подпись эмира. Шах второй день совещается со своим визирем — что ему делать дальше.
— Ну так надо подбодрить их: ещё не всё пропало! — воскликнул Виткевич. — Пойдите к ним, Иван Осипович…
— Шах не пускает к себе никого. Эта хитрая лиса, Агаси, давно уже заигрывает с англичанами и теперь вынуждает шаха снять осаду.
Высказав то, что его мучило, Симонич поинтересовался делами Виткевича. А узнав, чего он добился, опять сказал убеждённо:
— Поздно, господин поручик.
Вечером Симонич попросил аудиенции у шаха. Министр иностранных дел Мирза Масуд ответил, что его величество расстроен и никого не принимает. Утром штурм не возобновился. Между сенгирями и стенами гератской крепости лежала тёплая весенняя тишина, слышалось, как посвистывают над равниной жаворонки.
Во второй половине дня в ставке произошёл переполох. Повыскакивав из палаток, все увидели английского подполковника Стотдарта и с ним десятка два англичан. Стотдарт живо соскочил с коня, расстегнул полевую сумку, извлёк свиток и направился было к шатру. Однако, поднятый с ковра любопытством, шах вышел наружу, и англичанину пришлось докладывать на глазах у всех, в том числе и русских.
— Ваше величество, получена депеша от её величества королевы Великобритании.
Стотдарт зачитал её:
— Её величество королева Великобритании Виктория вынуждена предупредить его величество государя Персии Мухаммед-шаха о том, что правительство её величества рассматривает поход против афганцев, осуществляемый армией в настоящее время, как акт враждебный по отношению к Британской Индии; и, следовательно, дружеские отношения, так счастливо существовавшие до сих пор между Великобританией и Персией, временно прерваны. Великобритания примет меры, которые она сочтёт необходимыми…
Мухаммед-шах слушал, поводя налитыми кровью глазами. Никогда и никто ещё не смел так с ним разговаривать. Шах готов был в любую секунду вспылить, но благоразумие удерживало его. Тяжело дыша, он слушал молча.
— Считаю своим долгом информировать ваше величество, — продолжал Стотдарт, — что полк английских войск и эскадра из пяти военных кораблей прибыли в Персидский залив, и на острове Карек уже высадились войска…
Мухаммед-шах не проронил ни слова. И только когда Стотдарт спросил, каков будет ответ, его величество прерывающимся голосом ответил:
— Мы сообщим вам…
Стотдарт поклонился и отошёл.
Ради сохранения престижа в глазах своих вельмож и войск шах пробыл под Гератом ещё несколько дней, но военных действий не возобновил. Затем отдал приказ об отводе войск. Батальоны Багадерана, Хассе, Шеккаки, Хоя, Тавриза, Казвина, Демавенда, Нишапура — около сорока тысяч сарбазов направились на запад, в пределы своей державы. Упавшая духом армия отходила, отбиваясь от беспрестанных налётов хивинцев, которые сопровождали её до самого Шахру-да, угоняя лошадей, скот, грабя походные склады и захватывая в плен зазевавшихся солдат.
МЯТИ-ТЕДЖЕНЕЦ
В то утро атрекцы, как обычно, в заливе у Чагылской косы ловили рыбу. Мужчин в селе почти не было. Только Махтумкули-сердар с Якши-Мамедом да их джигиты праздно сидели на ковре перед кибиткой, обсуждали житейские дела. Было о чём поговорить!
— Вот к чему привело его жалкое поклонение урусам, — внушал сидящим сердар. — Как только они поняли, что Кият целиком на их стороне, к тому же и просится к ним в подданство, они сразу стали нами распоряжаться, будто своим скотом. Отдали каджарам наш Гурген и всю речку Кара-Су, помогли шаху поставить на колени гургенских ханов…
— В Аркач надо ехать, — в какой уж раз предложил Якши-Мамед. — Надо посмотреть, как живут племена ахал и тёке. Надо соединяться с ними!
Якши-Мамед заговорил о том, что товары русские можно с собой прихватить, а оттуда тоже кое-что необходимое привезти. И в этот момент по аулу разнеслось пронзительное ржанье коня и быстрый топот копыт. Судя по всему, проехал одинокий всадник, но все джигиты выбежали взглянуть: кто такой. Возвратившись, джигиты, вылупив от удивления глаза, наперебой сообщили:
— Конь убитого Сазака вернулся!
— Весь в пене прискакал!
— От каджаров вырвался. Видно, из самого Тегерана бежал.
Махтумкули, Якши-Мамед и все остальные быстро поднялись с ковра и направились к камышовой чатме Сазака, погибшего два года назад в сражении с каджарами. На месте этой чатмы когда-то стояла хорошая кибитка, а теперь одинокая старушка — мать Сазака — смастерила из камыша чатму и доживала в ней своё последнее, отмеренное аллахом. Когда мужчины приблизились, то увидели: бедная Бике-эдже стоит на коленях, плачет, обхватив передние ноги скакуна, а он касается мордой её седой головы — и у коня из глаз текут слёзы. Заметив людей, старуха заплакала ещё сильнее:
— О, Сазак-джан, душа моя, сыночек мой ненаглядный! О, Сазак-джан! Вот и седло его! — Она поднялась на ноги и прижалась к ковровой попоне. — Вы посмотрите, люди, сколько прошло с тех пор, а конь верен моему Сазаку, домой вернулся. О аллах, хвала тебе, творцу миров, пощадил и пожалел беззащитную женщину!
Старушка плакала, но в её плаче не было мучительной боли, скорее в голосе угадывались нотки утешения: нет, мол, больше сына, но пришёл его верный друг, Алмаз, и он будет живым напоминанием о сыне. Поэтому джигиты не стали утешать старуху. Кто-то сказал, чтобы замолчала эдже. И все с недоумением стали гадать: откуда взялся скакун. Ведь не мог же он прибежать из тегеранской или астрабадской конюшни! Дорогу домой не нашёл бы. Да и люди бы давно его поймали или волки съели.
— Надо съездить на Атрек, в камыши, — предложил Овезли. — Там все наши йигиты, может они что-то видели.
Несколько молодцев тотчас вызвались «слетать» к реке, сели на лошадей и подались на восток. Участок, где рубили камыши, был примерно в фарсахе от селения. Посланцы уже приближались к этому месту, когда увидели своих, гасанкулийских парней. Те ехали навстречу, оглядываясь и грозя кому-то саблями.
— Это Мамед, сын сердара, второй — Якшимамедовский пострелёнок, а третьего что-то не угадал, — сказал, остановив коня, Овезли.