Государство и революции
Шрифт:
Массовым террором отметилось и наступление красных на Западе. Во Пскове сразу после взятия казнили 300 чел. — всех, кто «помогал» белогвардейцам. Причем «помощь» понималась буквально — расстреляли и персонал гостиниц, где жили офицеры, и рабочих мастерских, обслуживающих военных. Жуткие расправы происходили в Валге, Дерпте, Везенберге, где потом были найдены и задокументированы захоронения сотен трупов с выколотыми глазами, отрубленными конечностями, разможженными головами.
В Риге террор принял вообще фантасмагорические формы. Расстрелов здесь было столько, что солдаты отказались в них участвовать, и эту "священную обязанность" взяли на себя молодые женщины-латышки, из которых составилось целое палаческое подразделение (Фрейтаг фон Лорингофен "Из дневника"; Доклад кн. Ливена командованию Северо-Западной армии и др.). Выглядело оно весьма причудливо, поскольку эти «амазонки» наряжались кто во что — кто в шинели и сапогах, кто в вечернем декольтированном платье, кто в шубках, ажурных чулках, шляпах с перьями, дорогих дамских костюмчиках. В таком виде подразделение маршировало во всех большевистских
А в расправах эти «амазонки» прославились жутким садизмом. 1 Казни шли за городом, где с мировой войны было понарыто много I-окопов и траншей, подходящих для могил. И производили их среди бела дня, даже не считая нужным скрывать, поскольку они считались "классово-оправданными*". Приговоренные состояли в основном из заложников, отобранных по классовому и национальному признаку (немцы), поэтому среди них было много женщин, стариков, часто дети. А дальше добавилась и латышская городская беднота, встретившая большевиков восторженно, но уже вскоре начавшая проклинать их за голод и разруху. Обреченных заставляли зарыть расстрелянных накануне и приготовить могилу себе, а перед казнью раздеться донага. Хотя иногда делали наоборот, сперва раздевали, и уже голым приказывали орудовать лопатами. Перед расстрелом над многими измывались, кололи штыками, мужчинам резали половые органы, женщинам кромсали груди и вспарывали животы — что обнаружилось впоследствии при вскрытии массовых захоронений. Устраивали на живых мишенях тренировки в стрельбе, пуская раздетую жертву бежать по снегу, и иногда это происходило на глазах окрестных жителей.
Красный террор обрушивался на любые проявления недовольства режимом. Большевистская политика продразверстки уже в 1918 г. вызвала восстания и волнения крестьян. И вот некоторые данные из эсеровских источников — в Епифанском уезде Тульской губернии казнено 150 чел., в Медынском уезде Калужской губернии — 180, по Рязанской губернии в Пронском уезде — 300, в Касимовском — 150, в Спаском — 200, в Тверской губернии — 200, в Ветлужском уезде Смоленской губернии — 600. В октябре в Пятигорске поднял мятеж красный главком Сорокин, но в ответ все равно казнили заложников-"буржуев". 160 мужчин и женщин вывезли на склон Машука, раздевали до белья, приказывали становиться на колени и вытягивать шеи, после чего рубили головы. Распоряжался экзекуцией начальник Северокавказской ЧК Атарбеков, лично резавший кинжалом обреченных. В январе 1919 г. взбунтовалось русскоязычное население в Туркестане. На него обрушились массовые аресты и обыски, а расправами руководил Бокий, переведенный сюда из Питера с большими полномочиями. Только в ночь с 20 на 21. 1. 1919 г. было расстреляно 2,5 тыс. чел. А с 23. 1 заработал военно-полевой суд, продолжая расстрелы. Причем нередко казнями развлекались сами судьи — приговаривали, а в перерыве выходили в соседнее помещение и убивали набравшихся там осужденных.
В марте 19-го забастовали рабочие Астрахани. Их митинг был оцеплен войсками, которые открыли пулеметный огонь и стали забрасывать забастовщиков гранатами. Тех, кто пытался бежать в степь, догоняла и рубила конница. По городу начались массовые аресты, а в Москву полетела телеграмма о восстании. Троцкий прислал приказ "расправиться беспощадно", и под руководством С. М. Кирова и чекистов — матроса Панкратова и бандита Чугунова, пошли казни. Многих, размещенных на баржах и пароходах, топили с камнем на шее. На пароходе «Гоголь» в одну ночь утопили 180 чел. Расстрелянных едва успевали возить на кладбище. Потом спохватились, что истребляют один «пролетариат», и для более солидной картины «восстания» понадобились «буржуи». Облавы и экзекуции обрушились и на богатые кварталы. Эта вакханалия продолжалась до конца апреля, и истреблено было около 4 тыс. чел. Но террор не ограничивался фронтами или подавлением мятежей. Скажем, в Ярославле и Екатеринбурге имели место «предупредительные» расстрелы заложников — когда большевики получали данные, будто восстания против них только готовятся. В спокойных подмосковных Бронницах исполком местного Совета расстреливал всех, чья физиономия не понравилась. Член исполкома мог остановить такого человека на улице, прихватывал двух конвойных, вел во двор манежа и убивал.
Р. Гуль в книге «Дзержинский» приводит случай, как Железный Феликс пришел на заседание Совнаркома. А Ленин, по своему обыкновению не слушающий выступающих, передал ему записку: "Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?" Дзержинский написал: "Около 1500". Ленин поставил крест и передал бумажку обратно. Дзержинский вдруг, ни слова ни говоря, встал и вышел, удивив собравшихся. Оказалось, что произошло недоразумение Ильич лишь пометил, как это делал обычно, что ознакомился с документом, а Дзержинский принял крест за приговор и отправился в ВЧК, где отдал соответствующее распоряжение. Но если источники Гуля могли в чем-то ошибиться, то С. П. Мельгунов вел свою картотеку, и только по официально публикуемым спискам казненных насчитал за вторую половину 18-го года 50 тыс. жертв. Точно так же, по опубликованным большевистским данным, эсеровская газета "Воля России" за январь-март 1919 г. насчитала 13850 расстрелов. Хотя списки эти всегда занижались — в них, например, редко включали женщин, сокращали во время особенно крупных кампаний, и естественно, никогда и нигде не публиковались списки расправ в прифронтовой полосе, вроде опустошения Казани или казачьего геноцида. А где-нибудь в глухой провинции чаще обходились вообще без публикаций.
Террор стал неотъемлемой частью советского государства. Он отлаживался и ставился на постоянную основу для методичного и целенаправленного истребления всех неугодных. Скажем, в Москве красноармейцы быстро стали «сдавать», вместо них для расстрелов начали использовать китайцев. А потом выделились профессиональные палачи, день за днем «работавшие» на жутком конвейере. Вот как выглядела, согласно бюллетеню левых эсеров, столичная машина смерти в марте 19-го. "Теперь ведут сначала в № 11, а из него в № 7 по Варсонофьевскому переулку. Там вводят осужденных 30-12-8 человек (как придется) на четвертый этаж. Есть специальная комната, где раздевают до нижнего белья, а потом… ведут вниз по лестнице. Раздетых ведут по снежному двору, в задний конец, к штабелям дров, и там убивают в затылок из нагана. Иногда стрельба неудачна. С одного выстрела человек падает, но не умирает. Тогда выпускают в него ряд пуль; наступая на лежащего, бьют в упор в голову или в грудь. 10–11 марта Р. Олехновскую, приговоренную к смерти за пустяковый поступок, который смешно карать даже тюрьмой, никак не могли убить. 7 пуль попало в нее, в голову и грудь. Тело трепетало. Тогда Кудрявцев (чрезвычайщик из прапорщиков, очень усердствовавший, недавно ставший коммунистом) взял ее за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные позвонки. Девушке не было 19 лет. Снег на дворе весь красный и бурый. Все забрызгано кругом кровью. Устроили снеготаялку — было дров много… Снеготаялка дала жуткие кровавые ручьи. Ручей крови перелился через двор и потек на улицу, перетек в другие места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда спускают этот темный, страшный снег, живую кровь только что живших людей".
А ведь большевистский террор был не единственным бедствием, обрушившимся на Россию. Вовсю разгулялся и «обычный» бандитизм, выплеснувшийся из хаоса Февральской революции. В Москве орудовали крупные шайки Сабана, Яшки Кошелькова, Селезнева, Гуська, Графчика, Краснощекова, Хрящика, Матроса, Бондаря, Донатыча, "банда шоферов", в Питере — Ваньки Белки, Леньки Пантелеева, Жорки Александрова. По Украине колобродили банды Махно и Григорьева, захватывая даже крупные города и устраивая в них погромы. Одессу держала под контролем настоящая мафия Мишки Япончика (Винницкого).
Впрочем, если на своей территории большевики старались бороться с преступностью и анархией, то на территории противника: всячески поддерживали и даже финансировали ее. Так что и Махно, и Григорьев, и Япончик до поры до времени действовали с коммунистами в дружбе и союзе. И если в мае 19-го фотовитрины Киева, призывая народ встать на защиту от григорьевцев, широко демонстрировали их бесчинства — снимки изнасилованных девушек, загоняемых прикладами в пруд топиться, груды отрубленных голов, трупы стариков с выколотыми глазами и женщин с отрезанными грудями, то умалчивалось о том, откуда же взялись подобные фотографии у красных. Но как раз в этом не было ничего удивительного, поскольку делались снимки при наступлении бандитов еще не на Киев, а на Херсон, Николаев и Одессу — когда они были бригадой доблестной Красной Армии, борющейся с интервентами и буржуями. Да и Одессу большевикам сдала "по дружбе" мафия Япончика, подкупив начальника штаба французских войск Фрейденберга, который вертел, как хотел, безвольным командующим д'Ансельмом. В результате чего при эвакуации оккупантов бандиты смогли перетрясти и ограбить огромный богатый город, а Япончик стал командиром красного полка (хотя и ненадолго).
Углублялась разруха — но в основном, не по объективным причинам, а из-за большевистского беспредела. Многие специалисты — чиновники, инженеры, техники, попадали под красный террор, другие разбегались кто куда. А тех «спецов», которые оставались работать при новой власти, затюкивали и регулировали подчиненные работники, игнорируя их указания и демонстрируя свое "классовое превосходство". Вместе с разогнанным руководством городов было разрушено коммунальное хозяйство. Не стало ни электричества, ни тепла, самодельные печки-буржуйки топили мебелью, книгами, ломаемыми заборами и деревьями из скверов. Помои и нечистоты выплескивались во дворы, на улицы, а то и на лестницы, замерзая зимой сплошной омерзительной наледью.
По ленинской модели даже «кухарка» могла "управлять государством" потому что в его государстве-машине руководителям разных рангов отводилась лишь роль передаточных звеньев, спускающих вниз указания, поступающие сверху, и докладывающих об их исполнении. Но на деле-то эта примитивная схема не срабатывала. Назначали таких «кухарок», ответственных коммунистов — а они ничего толком не умели, да и не хотели делать, кроме как пожинать лавры своего руководящего положения. Соответственно, им приходилось искать помощников, обрастая «совслужащими» и «совбарышнями», и там, где прежде справлялся один компетентный чиновник, возникало целое учреждение. И рождались бесчисленные «гуконы», «главтопы», «коммунхозы» по размеру бюрократии советская Россия сразу же многократно переплюнула Россию царскую. Штаты учреждений бесконечно раздувались, они почковались и множились. Но набивались-то в них не по профессии или призванию, а кто куда сможет — потому что служба давала паек. В результате, все эти механизмы работали вхолостую, а чтобы изобразить отдачу, истекали потоками документов, пытаясь декретировать и регулировать каждую мелочь. И бумажная свистопляска окончательно парализовывала всякую хозяйственную жизнь.