Государство и революции
Шрифт:
Возврат СССР с космополитически-революционных на «российские» рельсы происходил далеко, не сразу, а постепенно, шаг за шагом. Так, в 1935 г. Сталин прекратил финансирование через Коминтерн иностранных компартий. Иногда это объясняют тем, что он уже сделал ставку на Гитлера, что вряд ли соответствует действительности — в то время он еще не знал, получится ли такой альянс. Просто с точки зрения рачительного Хозяина это значило перестать кормить дармоедов, т. к. несмотря на огромные вложения за 16 лет существования Коминтерн ни в одной стране не принес реального успеха. И Сталин в самом деле взвешивал возможности союза с Гитлером — или союза с Францией против Гитлера, но и в том, и в другом случае это уже были союзы на государственном, а не на партийно-подпольном уровне. Характерно, что в том же 1935 г. был принят глобальный план реконструкции Москвы. Вождь хотел иметь монументальную, величественную столицу, не хуже других мировых центров или царского Санкт-Петербурга.
Постепенно восстанавливались персональные воинские звания — в 1935 г. маршальские и среднего комсостава, вместо прежних комрот, комбатов, комполков и т. п. появились капитаны, майоры, полковники, а в 1940 г. вернулись в обиход и генеральские звания. Поскольку и армия должна была стать государственной, а не партийно-революционной. В 1936 г. было высочайше реабилитировано казачество. Стали создаваться казачьи части в традиционной форме. Данное сословие Иосиф Виссарионович тоже рассматривал с точки зрения коммунистических штампов, как "верных псов самодержавия". Но после построения новой империи «диалектически» получалось, что такой прекрасный инструмент разрушен напрасно — разве он не может послужить подобным образом коммунистическому Хозяину? (Чего на деле, разумеется, реализовать не удалось — и как раз из-за превратных представлений о казачестве).
И как раз в период массовых репрессий 1936-39 г. г. очутилась вдруг на свободе, и мало того, на своих научных должностях, вся плеяда историков, которую загребли в кампанию 29-го. Наоборот, в расстрельных подвалах и лагерях сгинули их гонители. Стране была возвращена ее история — не только в переносном, но и в прямом смысле. Искалеченная "классовым подходом", с массой купюр и идеологических ремарок, но по крайней мере, восстановился сам принцип исторической традиции и преемственности между Россией и Советским Союзом. В 1936 г. школьный учебник истории Покровского был отвергнут и вместо него введен учебник Шестакова — уже связывавший Россию советскую с Россией царской вместо прежнего огульного оплевывания и отрицания всего дореволюционного.
И другие российские традиции тоже возрождались. В литературе обычно указывается, что церковь Сталин «реабилитировал» в 42–43 гг., чтобы завоевать народную поддержку против оккупантов. Но на самом деле, этот процесс начался раньше и независимо от войны. Если в 1931 г. храм Христа Спасителя был варварски взорван, то снос храма Василия Блаженного, намеченный было в 1936 г. запретил лично Иосиф Виссарионович. А приказ о прекращении гонений на священнослужителей, обнаруженный в бумагах Сталина, был отдан в 1939 г. В апреле 1941 г., опять до войны, Хозяин внес предложение вообще распустить Коминтерн — только реализацию задержало гитлеровское вторжение. И характерно, что к концу 30-х — началу 40-х исторический интерес вождя переключился с реформатора и в своем роде «революционера» Петра на фигуру Ивана Грозного. Об этом свидетельствует не только фильм Эйзенштейна, но и множество других произведений данного периода. А лучший из придворных писателей, А. Н. Толстой, чье творчество всегда четко следовало конъюнктуре, даже оставил незавершенным роман о Петре, тоже переключившись на образ Грозного (хотя конечно, и в данном случае, вождя привлекала не реальная историческая фигура царя, а миф, сформированный фактически по его заказу, т. е. подстроенный под черты самого Сталина).
В плане всех этих преобразований можно смело выдвинуть еще одно предположение — кое-чему кремлевский владыка учился у Гитлера и перенимал у него то, что считал полезным и целесообразным. А может, втайне и завидовал фюреру, у которого так ловко и удачно все получалось. А поучиться у него можно было не только методам расправы с бывшими соратниками. К примеру, Гитлер очень заботился о монументальном оформлении своей власти, и, полагая себя знатоком архитектуры, развернул широкомасштабные строительные программы (что заодно помогло ему решить проблему безработицы). Видимо, и Сталин позаимствовал некоторые стороны этих проектов, начиная реконструкцию Москвы.
Гитлер играл на национальных чувствах немцев — а у коммунистов с их интернационализмом столь благодатная область пропаганды оказалась в загоне. Вероятно, Иосиф Виссарионович и это учел. Тем более, что свой народ он считал ничуть не хуже немецкого или французского (видимо, примерно так же, как вельможа-крепостник искренне гордился своими талантливыми подданными, но и искренне считал себя вправе выпороть их, одно другому не мешало). Скороспелый выскочка Гитлер утверждал нацистское государство на глубоких исторических корнях — его империя даже названа была Третьей, подчеркивая преемственность с германским прошлым. А социалистическая империя Сталина, отрекшаяся от прошлого, оказывалась по сравнению с Рейхом в положении какого-то подкидыша без роду без племени. Обидно все-таки! Значит, и это требовалось исправить. Правда, нацистский культ истории был несколько своеобразным — из всего многообразия предшествующих веков фрагментарно выдергивались отдельные фигуры властителей, наподобие Оттона Великого, Барбароссы, Генриха Птицелова, Фридриха Великого, Бисмарка — тех, кто «возвеличивал» германскую нацию, и стало быть, оказывался в роли предшественников фюрера. Но и советская историческая традиция начала возрождаться в тех же формах — выбирались отдельные князья, цари, полководцы, которых разрешалось считать «прогрессивными», и которые, как подразумевалось, подготовили своей деятельностью территориальный и национальный фундамент будущего социалистического государства.
В заключение стоит коснуться еще одной хорошо известной особенности репрессий второй половины 30-х — той, что в этих чистках погибло "революционное поколение" большевиков. То есть, параллельно с возвратом государственности в «российское» русло были уничтожены главные разрушители и осквернители прежней России. Интерпретируют данную особенность по-разному, и гипотезы можно встретить совершенно противоположные. Так, В. Пятницкий доказывает, что Сталин готовил союз с Гитлером, и ему мешали убежденные антифашисты, каковыми являлись герои революции и гражданской. Что представляется сомнительным, поскольку эти «герои» вовсю стелились и заискивали перед Хозяином. Прежде, чем погибнуть самим, судили и отправляли на смерть своих соратников, так что и в вопросе политической ориентации вряд ли посмели бы ослушаться. А В. Суворов выстраивает гипотезу, будто Сталин готовился к большой войне с Германией, и потому избавлялся от палачей народа, зверствовавших и в гражданскую, и при подавлении восстаний. "Они сами называли себя оккупантами, и народ их ненавидел. Народ за этими стратегами не пошел бы в бой, а при случае припомнил им и Тамбов, и Кронштадт, и Крым, и Варшаву, и Муром, и Рыбинск, и Дон, и Ярославль, и все другие их заслуги и подвиги" ("Очищение", М., 1998). Что тоже выглядит подгонкой к теоретической схеме автора, т. к. в 37-м Сталин воевать с Германией еще не собирался, а наоборот, налаживал контакты.
Но конечно, о подлинных мотивах такой направленности репрессий, остается только гадать. Может быть, "вождь народов" действительно заботился о собственном имидже и решил устранить конкретных виновников зверств, осуществлявшихся при построении его государства? Так же, как потом устранил виновников зверств 37–38 гг.? Или все эти «герои» со "старыми большевиками" просто путались у него под ногами со своими сомнительными заслугами, и он очистил от них эшелоны власти, чтобы заменить их другим типом руководителей — обязанных выдвижением только ему и преданных лично ему? Такой точки зрения придерживался, кстати, и Гитлер. Эту кампанию репрессий он воспринял очень уважительно. И уже позже, в ходе войны, когда собственные генералы, по его мнению, своевольничали, умничали, «саботировали» и мешали реализации его предначертаний, он неоднократно сокрушался, что Сталин поступил очень мудро, истребив на корню всех, опирающихся на авторитет прошлых заслуг, и выдвинув на их место «молодых», безусловно верных вождю.
А может, поколение гражданской мешало Сталину и связывало ему свободу маневра своей революционной традицией и революционной инерцией — а он, подобно Гитлеру, полагал, что революция окончена, и ее лозунги стоит сохранить сугубо в пропагандистских целях? Или наоборот, из он из чисто революционных побуждений ненавидел это "новое дворянство" и "новое боярство"? Ведь и в самом деле, если Сталин занял в советской империи место царя, то другие видные большевики вполне вошли в роль «аристократии». Отхватывали себе роскошные особняки с большими штатами прислуги, содержали собственные выезды. Красные военачальники вели себя похлеще любых, даже карикатурно-схематичных, "царских генералов", охаживая перчатками по щекам не только денщиков, но и подчиненных командиров. Перед Сталиным они по-холопски преклонялись, зато в своем округе, области, ведомстве каждый сам был мини-сталиным, выслушивал здравицы и славословия в свою честь, вывешивал собственные портреты во всю стену, читал свою фамилию на транспарантах и воспевался в песнях… Вот и решил Иосиф Виссарионович взять к ногтю «зажравшихся»? Стране, по его понятиям следовало иметь только одного Хозяина… А может, сыграли роль какие-то комбинации перечисленных мотивов?
Но какими бы ни были на самом деле его побуждения, результат известен. Как раз в 1937-39 гг. и сошли в могилу главные палачи и садисты, творцы красного террора и террора времен раскулачивания — Лацис, Петерс, Уншлихт, Бела Кун, Тухачевский, Якир, Блюхер, Уборевич, Агранов, Балицкий, Дыбенко, Жлоба, Ковтюх, Примаков, и т. д, и т. п… Когда в камеру, где содержался Ягода, по требованию Ежова зашел для "приватной беседы" начальник иностранного управления НКВД Слуцкий (вскоре тоже устраненный), бывший шеф палачей вдруг сказал ему: "Можешь написать в своем докладе Ежову, что я говорю: "Наверное, Бог все-таки существует!"… От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу; от Бога я должен был заслужить самое суровое наказание за то, что тысячу раз нарушал Его заповеди. Теперь погляди, где я нахожусь, и суди сам: есть Бог или нет…"