Говорит и показывает. Книга 2
Шрифт:
– Позвоню ещё. Позвать их?
Лида опустила голову:
– Не знаю. Пока… пока, наверное… А Вася что? Ты не узнавала?
Я вздохнула:
– Нет, пока. Стыдно. Тебе стыдно, а мне…
Конечно, мы живём вместе. То есть, совсем вместе, по-настоящему. Соседи по-разному отнеслись к появлению Маюшки в густонаселённом муравейнике. Бывало, когда Маюшкины соседки по общежитию уезжали домой на несколько дней, мы с ней оставались на ночь в её комнате. Но это бывало нечасто. Тараканье царство на Волгина было
Маюшка со свойственной ей способностью создавать вокруг себя уют и гармонию, и саму комнату сделала почти красивой и уютной, вымыла всё до блеска и следила, чтобы не скапливалась ни пыль, не появлялся мусор, даже окно, которое до сих пор было всегда пыльным теперь стало прозрачным с блестящими отполированными газетами стёклами, а подоконник приобрёл светлый вид.
Она не чуралась и в коридоре, и на кухне мыть полы и окно на кухне. Но этим и попала сразу под «обстрел» критики гопников, которым невместно было даже под давлением квартирной общественности мыть эти коридоры хотя бы иногда. Лохматые тётки, с выжженными «химией» махагоновыми волосами шипели или открыто цеплялись к ней, называя разными словами от «чистюли» до «шалашовки» и похуже, сдобренными матом. Начали жаловаться моей квартирной хозяйке, и она даже явилась, чтобы разобраться, почему это я посмел без её ведома «завести какую-то бабу на её территории».
– Мы договаривались, что никого водить сюда не будешь, – говорит Галина, бесцеремонно курит прямо в нашей комнате, неопрятно стряхивая пепел в пепельницу. – Что это такое?
Она смерила взглядом Маюшку, презрительно и даже зло. Счастье, что Маюшка привыкла к таким взглядам с самого детства и сейчас спокойно сидит возле меня на кровати, не пытаясь ни говорить, ни спрятаться за меня, предоставляя мне самому всё уладить.
– Мы… – начал было я.
– Ах, уже «мы»?! – у Галины, так звали мою квартирную хозяйку, вытянулось лицо. – Вы мне тут ещё дитё родите и буду я должна прописывать?! Нет, Илья, ты давай-ка решай: или девка или квартира.
– Это не выбор.
– Не важно. Мы договаривались, не будешь спорить, – она равнодушно выпустила очередное облачко дыма.
– Я вперёд оплачу…
– Даю вам тут… – она поднялась, лосины плотно облегают налитые твёрдым жиром ляжки, ботинки на толстых каблуках, розовый ангорский свитер, у всех своя мода… – Ладно, до Нового года. Но дальше – сваливайте. Мне жалобы ни к чему. Петька к участковому обещал пойти, заложат меня бандюкам, что я сдаю комнату, сам знаешь, чё тогда – продать им за бесценок придётся…
Мы посмотрели друг на друга, едва Галина ушла.
– И так было ясно, что надо искать квартиру, – сказала Маюшка, мягко прильнув к моему плечу.
– Купить надо.
– Ты… – Маюшка засмеялась, – ты что мильонщик? Откуда такие деньжищи? Квартиру в Москве…
– Ну… я всё же работаю. Ладно, Май, подумаем, – сказал я, размышляя о том, что давно не узнавал цен на жильё, надо осведомиться завтра же. – Не расстраивайся. Зато мои подружки приняли тебя как родную. Будто ждали всю жизнь, – я потрепал Маюшку по плечу.
Это правда. Все три мои красавицы с первого взгляда оценили Маюшку по достоинству. Но надо отдать должное и Маюшке, она нашла с ними общий язык сразу же. Всего парой слов. Марье Сергеевне сходу сказала, увидев множество фотографий на комодах, полочках и стенах, на который была в основном сама Марья Сергеевна, красиво одетая и причёсанная по моде разных времён:
– О, какая вы красавица! Вы артисткой служили, наверное?
Мария Сергеевна моя, которая всю жизнь проработала секретаршей при разных директорах, покраснела от удовольствия.
– Да что вы, деточка, нет-нет.
– Не может быть, чтобы вас ни разу не позвали сниматься в кино!..
Ну и так далее.
С Евфимией Георгиевной говорила о её сыновьях, один из которых был военный и сейчас служил сейчас на Дальнем Востоке, после того как его часть вывели из Германии и частично расформировали. А второй сын уехал в Америку, он был химик, очень одарённый молодой учёный. И тот и другой не бросали мать тем не менее, высылали деньги, хотя, думаю тому, что был военный, непросто приходится сейчас, тем более что ему до отставки год или два.
А с Эльвирой Анатольевной они говорили о старом кино, о Лемешеве и Козловском и достоинствах их теноров.
Я потом спросил Маюшку, как она могла так проникнуть в души моих «девушек».
– Очень просто, у них всё на стенах, на полочках. Наши дома рассказывают о нас куда больше, чем мы подозреваем. Фотографии, старые журналы, письма, что лежат на видном месте и по сто раз перечитываются, – Маюшка улыбается так просто.
– Надо же, Шерлок Холмс какой-то у меня, – усмехнулся я.
– Я привыкла, наблюдая, понимаю, что такое человек.
Я смотрю на неё, удивляясь: вот сколько лет можно знать человека, кажется нет ничего, чего я не знал бы о Маюшке, а оказывается есть много такого, что мне ещё придётся открыть в ней.
– А… про меня, что тебе ясно?
Она покачала головой:
– Нет, в отношении… тех, кого любишь это плохо работает. Какой анализ, когда видишь только то, что хочешь видеть. Только самое лучшее. Любимых не просчитаешь.
Я обнял её. Вот думаешь, что уже знал, что такое счастье, а потом оказывается, что нет. Что оно может быть ещё ярче и ещё жарче…
…Я собирался сегодня домой как обычно, Маюшка должна то же примерно в это время приехать. Но тут Елена Семёновна подозвала меня к себе и сказала вполголоса:
– Илья Леонидыч, я слышала, ты квартиру хочешь купить. У меня двоюродный брат в Московской городской думе зам главного строителя. Короче говоря, буквально на днях предлагал моей дочке редкой удачи случай: сгоревшая квартира в Товарищеском переулке. Я не знаю, что там и как, я тебе его телефон дам, ты созвонись и…
Конец ознакомительного фрагмента.