Говорит космодром
Шрифт:
В паузах измеряют пульс и давление.
Пульс прыгает. Давление не в лучшем виде. Первая минута. Вторая. Третья.
— Как себя чувствуете?
— Пока ничего. Чувствую качку. Четвертая минута. Пятая. Шестая.
Слышу, как врачи тихо переговариваются между собой. Судя по репликам, дела у меня идут лучше, чем они предполагали.
Седьмая минута. Восьмая. Девятая...
— Нет тошноты?
— Пока нет...
— Вы что-нибудь пойте или рассказывайте. Вчера Алексей Филиппович запел на двенадцатой минуте.
Десятая минута.
—
— Держусь.
В конце одиннадцатой минуты комок подкатывается к горлу. Позвали старушку с тряпкой и тазом... Ребята успокаивают. Врачи тоже.
— Неэстетично, правда, но мы привыкли.
Кто еще не был на КУКе – завидуют. 12! Рекорд, точнее, высшая при отборе норма -15 минут. Допустимо 6. А здесь двенадцать минут!
Завтра в барокамеру. Как говорится, тяжелое позади, трудности – впереди.
Слава прощается. Сегодня у него должны были вырвать больной зуб. Замораживание не действует. Надо под общим наркозом. Решил повременить.
— Увижу сына. На рыбалку съезжу. Вот хвост за третий курс остался.
— Что, второе высшее?
— Да. В МГУ на физмате.
— А кончил?
— МВТУ.
— Что, разве второе высшее образование эффективнее, чем аспирантура?
— Аспирантуру я закончил. А еще три года на курсах английского языка проучился...
Такие вот ребята работают с Главным. Ходят в датчиках. Режим. Измерения. Под наблюдением врачей.
Позавчера приехали под вечер. Лица напряженные. Говорят, были в термокамере.
Борис, испытатель с такими, по рассказам и наблюдениям, нервами, что можно горячие гвозди вбивать, по-деловому, между прочим буркнул:
— Иду на высоту, с кислородом. Куда, зачем? Параллельно идет работа. Отбор медиками новичков – это маленькая деталь в большом деле.
— Что завтра день готовит?
— Барокамеру...
28 июля. Пятница. Вчера была возможность посмотреть на мир открытыми глазами – расширяли зрачки. Стали зрачки огромными, такими огромными, что через хитрые приборы можно увидеть не только хрусталик, глазное дно, но даже то, что ты болел ревматизмом... Во всяком случае, врач Татьяна Александровна, глядя мне в глаза, спрашивает:
— Ревматического характера явления были?
— Разве видно и это?
— Нет, я так, свои наблюдения...
После расширения зрачков видишь очень плохо, приходится надевать темные очки.
С утра ездил в барокамеру. Во дворе в зеленом саду небольшой домик. В домике том барокамера. Толстые стены, массивные двери. Иллюминаторы. Приборы. Раздеваешься до пояса. На теле твоем карандашом отмечают цифрами место, куда нужно будет приставлять по просьбе врачей датчики.
Кроме того, на правой руке еще шина для измерения давления.
Начинается подъем. Смотришь на стрелку – тысяча метров, две, три... В барокамере становится прохладнее, дышать несколько труднее. Через каждые пять минут измерения: пульс, дыхание, давление...
Любопытную историю рассказали мне. В Италии тренер высоко в горах готовил к соревнованию трех боксеров. Вернувшись
Это газетное сообщение натолкнуло на мысль испытать горцев на тех перегрузках, которые даются при подготовке космонавтов.
Одиннадцать киргизов приехали с Тянь-Шаня в Москву. Центрифугу перенесли хорошо. КУК – по-разному. Барокамера – родная стихия. Вроде хорошо. Стали подумывать о тренировках в горах. Решили проверить пробы на альпинистах. Снова поиск...
После барокамеры врачи все беспокоились о нас, боялись оставлять одних. Наконец пришла машина, и мы вернулись в больницу. Снова анализ крови, проверка слуха. После ««подъема» я стал лучше слышать: звона, боли в ушах не было.
Пять минут «гонял» на велоэргометре. Ощущение, будто поднимаешься с возом, прицепленным за твоим велосипедом, высоко в гору... Надо держать скорость. 60. Ребята подсчитали, что мощность в каждую секунду – четверть лошадиной силы.
Утром вчера я был на ортпробе. Полчаса надо было простоять в положении «смирно». Измеряется давление, пульс.
Молодой врач, выпускник Первого медицинского института, рассказывает о строении организма человека, о том, что за многие тысячелетия выработалась закономерность адэкватного возврата крови к сердцу. Ни наши предки – обезьяны, ни мы сами в состоянии полного покоя «стоя» не пребываем... Стоять тяжело, но можно.
Затем еще один кабинет. Проверка реакции вестибулярного аппарата на действие импульсного тока.
Садишься на зыбкое кресло, с трудом находишь равновесие, потом сидишь с открытыми глазами, с закрытыми... Щелчок, и ток пронизывает тебя. Заваливаешься то в одну сторону, то в другую.
То же самое происходит, когда ты стоишь. Все опыты, все проверки.
29 июля. Четверг. Пишу уже дома. Вчера закончились мои медицинские «страдания».
Сейчас, перечитывая дневник, раздумываю о своем желании слетать в космос, об уверенности С. П. Королева, что все могут испытать это чувство. Прихожу к мысли, что Сергей Павлович был верящим в идею, которой посвятил жизнь, и умел других заражать своей мечтой. Он искренне был убежден, что космос будет обжит, станет повседневной сферой деятельности человека, а раз так, то и туда должны быть допущены журналисты...
Эпизод с корреспондентами радио и газеты, которых Главный конструктор решил направить на медицинское обследование, поближе приобщить к своему делу, помогает понять одну из черт характера Сергея Павловича: стремление найти в людях разных профессий своих союзников, а точнее – он, наверное, не понимал, как это можно не быть заинтересованным в освоении космоса. Он, наверное, жалел в душе тех, кто остается равнодушным и не может вкусить радость научного поиска такого глобального размаха, кто не имеет желания или возможности быть участником штурма Вселенной. Ему было безразлично, кто ты – солдат или генерал, находишься ты в штабе или на передовой, ему была важна искренняя заинтересованность его делом.