Говорит космодром
Шрифт:
— Товарищ председатель, члены Государственной комиссии! Принятое вами решение ко многому обязывает. Я прошел подготовку по специальной программе. Врачи дали заключение о годности к полету. Приложу все старание и умение, чтобы успешно выполнить задание. Благодарю за доверие.
Утром следующего дня, как было условлено, пришел в гостиницу космонавтов. В огромные окна заглядывает солнце, и в холле много света. Цветы, ковры. Заговорщически о чем-то беседуют врачи. На каждого входящего в здание смотрят, как на личного врага. Ввели закон,
Из столовой выходят Береговой, Николаев, Волынов. С ними Н. П. Каманин.
Николай Петрович Каманин человек прямой и решительный. Свою доброту часто прячет и потому иногда кажется резковатым. Сколько сложных вопросов пришлось решить ему при создании отряда космонавтов! И не только технических, связанных с подготовкой, сложными тренировками, но и чисто человеческих. К каждому в отряде он относился ровно и по-отечески сурово, был одинаково требователен и к тем, кто летал, и к тем, кто только готовился в полет.
А принять решение об очередности полетов в космос порой бывало нелегко! Как-то в минуту откровенности Николай Петрович вспомнил, как он объявлял решение о том, кто летит первым. Это было на космодроме в воскресенье 9 апреля, за три дня до полета.
После игры в бадминтон Николай Петрович пригласил Гагарина и Титова к себе в комнату. Завел разговор о спортивных играх, о тренировках, о работе в корабле, а потом, стараясь придать голосу будничность, сказал:
— Комиссия решила – летит Гагарин. Запасным готовить Титова. Поздравляю вас, товарищи!
Юрий не скрывал радости. На лице у Германа мелькнула тень досады, но он быстро взял себя в руки:
— Ну что ж, поздравляю тебя, Юра, давай лапу!
— Гера, не вешай нос – скоро и твой старт!
— До утра вы свободны, – с облегчением сказал генерал.
Со строгим и решительным командиром бывает нелегко.
Особенно когда у тебя нет жизненного опыта и в принципиальном подходе к делу ты чаще видишь придирки. Но какое счастье встретить строгого учителя на своем веку!
Немецкий язык в нашей школе преподавала добрейшая Ольга Владимировна. Даже если ты не выучишь урока, то она всегда найдет возможность задать тебе наводящие вопросы, а твое мычание расценить как хорошие знания. Три года доброты Ольги Владимировны стоили мне многих бессонных ночей в институте!
Но тогда, в школе, нам очень нравилась эта доброта. Помню в училище командира роты, который заставлял нас делать деревянные мостки вдоль палаточного городка, а настил в палатках укреплять так, словно сооружался дот. Ребята из соседних рот посмеивались над нами, жалели нас, когда вместо прогулок или игры в волейбол мы занимались строительством. Но вот когда начались дожди – а осень выдалась на редкость дождливой, – то уже мы жалели других: в палатках у них все промокало, в столовую бегали, перепрыгивая через лужи, картошку чистили под дождем... Курсанты из других рот мечтали прийти к нам поиграть в шашки и все время пытались устроить шахматный турнир с нашей
Требовательность к себе и друг к другу стала нормой жизни отряда космонавтов.
В группу по подготовке космонавтов к полету на «Союзе» входил Ю. А. Гагарин. Проходили длительные медицинские обследования. Нужно было брать кровь из вены.
— Не дам! – вдруг неожиданно заявил Гагарин.
— Почему? – недоуменно спрашивает врач,
— Не дам!
Все насторожились.
— Что случилось, Юрий Алексеевич?
— У меня будет... закупорка вен!
— Кто вам сказал?
— Сказали... Не дам колоть вену!..
Врач начинает успокаивать Гагарина, уговаривать. Гагарин настаивает на своем.
Тогда Андриян Григорьевич Николаев спокойно говорит:,
— Юрий Алексеевич! Здесь не место вступать в спор. О своих сомнениях можете доложить по команде. Врачи выполняют свой долг. Доктор! Возьмите кровь у меня.
Гагарин тихо и виновато ушел из лаборатории. Юрий Алексеевич тяжело пережил свой срыв. Побродил по улице, пришел к врачу, улыбнулся:
— Здесь один товарищ, первый в мире космонавт, вел себя несколько неправильно. Мы ему уже сделали внушение. Какую руку колоть будем, доктор?..
Требовательность космонавтов к себе идет от летчиков, от одного из первых Героев Советского Союза, генерала Каманина.
Николай Петрович не любит рассказывать о себе. Поэтому приведу здесь ответы Николая Петровича на вопросы журналиста:
— С кого делаете жизнь?
— Со всех, кто честен, прям, смел. Люблю Павку Корчагина.
— Кто был любимым героем вашей юности?
— Наш преподаватель, бывший красный командир Жизняков, с которым мы изучали биографию Ленина, историю классовой борьбы, читали Толстого, Горького, Шекспира, Гёте. И еще прекрасный коммунист – наш уездный комиссар Баранов.
А из литературных героев, пожалуй, ближе всего по духу был Мцыри. Помните: «Я знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть...»
Вообще мне нравились сильные личности. К сожалению, за последнее время выражение «сильный человек» приобрело какой-то негативный оттенок. Думаю, произошло досадное смещение понятий.
Идеалом сильного человека стал для меня уже много позднее Сергей Павлович Королев.
— Какие черты вашего поколения вы передали бы как эстафету молодежи двадцать первого века?
— Любовь к Родине, преданность партии, коммунизму, упорство, смелость, решительность, честность и прямоту.
К новому полету в космос готовился Г. Т. Береговой. Георгий Тимофеевич так рассказал о себе:
— В годы моей юности у нас в стране происходили грандиозные события. Это была эра авиационных рекордов, перелеты через Северный полюс в Америку, челюскинская эпопея и высадка папанинцев на льдину у Северного полюса. Летчики были для меня идеалом настоящего человека, они казались мне какими-то недосягаемыми. Тогда я услышал фамилии Байдукова, Громова, Каманина, Коккинаки и многих других.