Говорить нельзя молчать
Шрифт:
«Маму всегда надо слушаться. Мама на всё знает ответ. Мама наперёд знает как всё будет. Мама на всё имеет своё мнение – и оно – единственно верное».
Споткнулась так внезапно, что лбом чуть не встретила асфальт впереди. Стоп. Очередная фара справа врезалась в глаза и осветила нечто, ранее недоступное.
«Мама может быть не права». А что, понять это раньше и осознать тоже можно было?»
Глава 2. Первый слом.
Когда
Первый из них – я всегда должна быть красивой. Что под этим подразумевалось – надо было смотреть по обстоятельствам. Вот выйти к четырехлетнему жениху Валере, который приходил к нам под забор и жалобно спрашивал бабушку: «А Варя выйдет гулять?» – выйти к нему в косынке на голове – было смерти подобно. А без косынки – бабушка не выпускала.
Приходилось жертвовать Валерой и его любовью. Потому что выйти к нему в косынке все равно означало сразу ему разонравится. Нет, даже хуже – опозориться. Так и смотрела на него из окна, уходящего. Зато красивая дома, и без косынки. Вот и выбор.
Вторым принципом было – не сдаваться. Поэтому попытки нарушать правила предпринимались. По вечерам. Когда никто не видел – выходила и сидела без косынки на ступеньках дома во дворе – «да, я делаю это, прямо сейчас».
Но однажды за принципы пришлось расплатиться получасовым страхом и ночными кошмарами на ближайшие семь лет.
В эту среду бабушка собиралась вести брата на бальные танцы в Дом культуры. Дома меня было оставить не с кем. И всё бы ничего, но уже два дня как очень сильно болело левое ухо. На ночь мама капала в него что-то шипящее – ощущения были, как будто во мне варят что-то холодное, и сейчас через ухо, оно вольётся в левый глаз, и он всё станет видеть как под водой. Сверху накладывала марлю, пропитанную водкой так, что щипало горло и глаза, потом слой шуршащей бумаги, потом еще марлю, а потом уже слои казались бесконечными, и чувствовала себя как сосиска, которую поливают одним соусом, вторым, третьим, а потом закладывают в булку необъятной ширины. Сверху конструкция обвязывалась пуховым платком и еще сверху – косынкой. Всю ночь в ухе было мокро, пузырчато и холодно, а спать с шуршащей субстанцией – это как провести ночь в кладовке с суетящимися мышами. На день компресс снимали наполовину, но пуховой платок и косынка сверху и что-то еще под ними оставалось.
– Варя, пойдешь с нами сейчас, Андрея отведём на занятия, а потом заберём. Иди одевайся.
Пришлось оторваться от своего занятия, с которым возилась уже часа два – сидя на полу в кухне, пыталась ногтем отколупывать лакированную краску с одной из полустёртых, когда-то бывшей зелёной, доски. Краска стиралась очень медленно, вместе с частью ногтя, в палец попала заноза, но было не до неё.
– Компресс и косынку не снимай, пойдёшь в них. На улице очень холодно. – донеслось с кухни.
Я застыла с колготками, натянутыми гармошкой на руку. Как это – в пуховом платке и косынке на пол головы выйти на улицу? И не просто во двор, а идти по улице, через дорогу, через перекрёсток, и еще дальше по улице. А на подходе к Дому культуры – так вообще была открытая со всех сторон площадь.
И воображение уже вовсю прокручивало фильм моего позора на всю жизнь. Иду, в платке, и все на меня смотрят, да, все-все кто есть на улице. Ведь я девочка, и мне уже два с половиной года, и все обращают на меня внимание. А я – в платке, коричневом, огромном, а на нём – белая в цветок косынка. А рядом – идут нормально одетые бабушка и брат. И только я одна на всю улицу как чучело огородное. Ладно бы, как пират еще, если аккуратная повязка через глаз, но этот платок! Нет-нет, не могу.
– Варя, собралась? Нам через пять минут надо выйти, а то опоздаем.
Бабушка, уже в пальто, заглянула в комнату.
– Ты почему не одета до сих пор?
– Не пойду в платке. Пойду без него.
– Как это ты пойдёшь без него? На улице холод. Мы тебе для чего компресс каждую ночь делаем? Чтобы ты сейчас вышла и опять все застудила? Нет, ты пойдешь в платке, конечно.
– В платке не пойду. На меня все смотреть будут.
– Кому ты нужна там? Никто на тебя смотреть не будет, а если и будут – то всем все равно.
– Нет, они смеяться будут, так не выйду.
Колготками уже вытирались подступающие сопли и слёзы. Прекрасно зная, с самого начала, что с бабушкой спорить бесполезно – ситуация намечалась безвыходная. Выйти в платке – невозможно, а остаться дома одной, особенно когда такое все серое в окнах, и грохочет гром, и эти высокие страшные пустые дверные проёмы – только от мысли остаться одной дома нестерпимо заболело второе ухо.
– Пожалуйста, можно я шапку надену, могу две шапки, но только не косынку, пожалуйста, мне надо с вами, я не могу остаться дома одна.
Слёзы уже вовсю размазывались и по косынке, и по майке.
– Так, Варя, считаю до трёх. Если не начнешь одеваться сейчас же, мы с Андреем выходим. И компресс не снимай. Разз,…
Сквозь рёв уже донеслось:
– Мы скоро придём.
Хлопок входной двери. Тишина.
Опять тишина. Правда, что ли, ушли? Такого не может быть. Одна дома? Одна?
– Бомм!
Сердце прыгнуло в горло и застряло.
– Бомм! Бомм!
А, это часы. Фух. Всё равно что-то ноги трясутся. Наверное, если не двигаться и сидеть вот так, на полу, то ничего не произойдет. Так, может, бабушку быстро и дождусь, и будет не страшно. Свет в окне постепенно из серого превращался в тёмно-серый, на улице темнело. Тишина, тишина, тикают часы, уже, наверное, скоро придет бабушка. Не так и страшно, если сидеть и не шевелиться.