Говорящие птицы
Шрифт:
Сейчас нам ясно, что «говорящие» названия птиц — лишь конечное звено в общей имитационной системе общения человека с птицами. Эта система включает самые разные имитации, здесь и чисто голосовые, и лексические имитации и разнообразные переходные варианты от одного типа к другому. Процесс формирования подражательного названия — это ряд сложных преобразований. Вероятнее всего, он был начат в тот далекий период, когда человек впервые заметил, что если он правильно скопирует голос птицы, например призывной голос самца, то это обеспечит ему успех на охоте (что в ту пору было жизненно необходимо). Вероятно, именно в то время появился первый прообраз современного вокатива типа «ку-ку», «кар-кар» или «тега-тега». Наверно именно так древний человек, общаясь с себе подобными, обозначил соответствующих птиц, уловив прямую связь между голосом птицы и самой птицей. Это было началом абстрагирования и категоризации. Человек на примере с птицами выделил наиболее
Вероятнее всего, это произошло в период становления человеческого языка, когда голосовой аппарат человека был еще очень хорошо приспособлен к воспроизведению звуков дикой природы, а его чуткий слух цепко схватывал наиболее важные звуковые компоненты сигнала птицы. Нужно ведь было скопировать наиболее информативные компоненты сигнала. Ведь в птичьем голосе не все компоненты одинаково важны, есть шумы, есть элементы повторения, так называемая избыточная информация. Но для того, чтобы приманить птицу, т. е. воздействовать на ее поведение, нужно было обратиться именно к наиболее важному компоненту. Веками оттачивались голосовые имитации, со временем в них оставались копии наиболее важных и информативных частей птичьего сигнала, на этой основе и возникли много позже «говорящие» звукоподражательные названия птиц. Это — одна из причин их феноменальной живучести, стабильности и схожести на разных языках.
Итак, от качества имитации человеком сигнала птицы, от направленности ее воздействия на птицу зависел успех охоты, т. е. в конечном счете зависела жизнь охотника и его семьи. Сейчас мы являемся свидетелями накопления большого арсенала акустических средств управления поведением птиц; это и всевозможные манки, свистки, трещотки и магнитные записи, воспроизводящие голос птиц, и, наконец, последнее слово акустической техники управления поведением — синтезаторы звука. С помощью электронной техники производятся выбор и воспроизведение наиболее важных компонентов сигналов бедствия птиц. Синтезированные сигналы птиц особенно эффективно отпугивают птиц от аэродромов, от хозяйственно важных объектов, т. е. от всех тех мест, где присутствие птиц нежелательно. Это — то, что мы имеем сейчас в качестве средств управления поведением птиц, но начало управлению поведением птиц было положено древним человеком, впервые приманившим птицу с помощью подражания ее голосу. Так, ему удалось выделить конкретный вид из общей массы птиц, привлечь особь определенного вида на расстояние выстрела из примитивного оружия или на расстояние, позволяющее рассмотреть птицу.
Значение звукоподражания в формировании человеческой речи было, по-видимому, решающим. Звукоподражания, и в частности подражания голосам птиц, стали, вероятно, предшественниками настоящего языка (Armstrong, 1963; Воронин, 1982; Морозов, 1983).
Благодаря «говорящим» названиям, мы можем по крайней мере частично воссоздать ту звуковую среду, которая окружала древнего человека и на основе которой происходило формирование его собственной сигнальной системы.
Чистые голосовые имитации постепенно превращались в звукоподражательные вокативы типа «цып-цып» и «кру-кру». Но это еще были не слова. Вокатив — имитон «ку-ку», например, стал основой для формирования в будущем «говорящего» звукоподражательного названия соответствующей птицы. То же наблюдается и для домашних птиц: вокатив «цып-цып» — «цыпленок», «ути-ути» — «утка». Возможно, используя именно этот вокатив, человек приманил птицу, чтобы в дальнейшем приручить. В процессе одомашнения человек неоднократно использовал чистое подражание голосу птицы и вокатив как переходную структуру от голоса к слову. Прирученная птица все больше привыкала к человеку и к его голосу, и это позволило человеку в общении с такими птицами перейти к использованию лексических вокативов, ему уже не требовалось изощряться в копировании природного сигнала птицы; достаточно было сказать «цып-цып» или «тип-тип», и куры собирались у ног человека с кормом. Значит, уже не нужны были манки, свистки и другие инструменты для подражания. На основе вокативов сформировалось позднее не только звукоподражательное название, но и разнообразные звукоподражательные глаголы и существительные, изображающие сигнал птицы, например от «кур-кур» — курица, кудахтать, кудахтанье.
У домашних птиц от поколения к поколению развивалась генетическая направленность, настроенность на голос человека, ведь человек звал их, чтобы обогреть, накормить. С человеком и его голосом были связаны факторы экологического и этологического комфорта для домашней птицы. Они привыкли получать корм из рук человека, его голос становился для птиц управляющим стимулом.
На этом этапе развития звукоподражаний произошла дивергенция, т. е. разделение общего имитационно-акустического процесса общения человека с птицами.
Сложностей общения с дикими птицами у человека не убавилось. Логично предположить, что это общение стало даже труднее, так как пресс охоты сделал птиц осторожными и недоверчивыми, они как бы «поумнели» в результате постоянного столкновения с человеком. Нужно было более точно, более правильно копировать их природные сигналы, больше приблизить копии к образцу. Для человека все труднее становилось имитировать голоса птиц только с помощью своего артикуляционного аппарата. С развитием речи у человека все более утрачивалась способность к точному воспроизведению звуков природы, артикуляционный аппарат человека постепенно приобретал навыки произнесения слов. Человек совершенствовал свою членораздельную речь. В общении с дикими птицами он двинулся по пути совершенствования манков, начал создавать более сложные инструментальные манки, используя всевозможный подручный материал: дерево, травинки, камешки и т. д. Изготовление и обращение с такими манками требовало особых навыков, опыта и мастерства.
Те первые древние манки создали предпосылки для появления современных акустических средств управления поведением птиц, например уже упомянутых выше синтезаторов звуковых сигналов животных. Были изобретены и сконструированы также различные технические вспомогательные средства имитации голосов птиц для их привлечения в охотничье-промысловых целях, на орнитологических экскурсиях, с целью фотографирования и т. д.
Общение с домашними птицами пошло по пути развития вокативов «цып-цып», «кур-кур», «тега-тега», т. е. лексических имитаций голоса соответствующих птиц. И не только «говорящие» звукоподражательные названия птиц являются почти интернациональными, т. е. сходно звучат на разных языках, вокативы — предшественники названий — тоже очень похоже звучат на разных языках.
Люди разных национальностей призывают своих кур, уток, гусей очень похожими вокативами.
Возьмем к примеру курицу. На Руси курица также стала одной из наиболее распространенных домашних птиц. Это обстоятельство и явилось, видимо, причиной очень большого количества имитационных вариантов общения человека с курицей, основанных на голосе кур и писке цыплят.
Сигнализация курицы очень разнообразна. Есть сигналы сбора семьи, сигналы курицы-наседки, сигналы бедствия, которые подает доминирующая особь при виде опасности. Различаются даже сигналы в зависимости от того, какая опасность грозит птицам, с воздуха (хищная птица) или с земли (наземный хищник, например кошка).
Такое разнообразие сигналов породило и разные вокативы общения человека с курами. Они направлены на привлечение птиц, поэтому в их основе лежат так называемые положительные сигналы птиц: контакта, сбора семьи, кормовые и т. д. На основе этих разных вокативов возникли и разные названия для кур в русском и других языках, но все они явно тяготеют к соответствующим крикам кур.
Очень много вокативов и «говорящих» названий для кур, основанных на их контактном сигнале, который можно воспроизвести как «ко-ко-ко», или «кор-кор-кор», или «кур-кур-кур». Это тихий сигнал, с помощью которого находящиеся в спокойном состоянии птицы, собирающие корм, поддерживают связь друг с другом и с подросшими цыплятами. На основании этого сигнала возникло множество названий и для петуха, и для курицы, и для цыпленка, есть даже названия для индюка и павлина, например в говорах Ленинградской, Тульской, Рязанской, Волгоградской и др. областей. Курица — куря (так называют и цыпленка) — коуръ морьскый (для павлина) — куран (петух в вятских говорах) — кураш, курыль, курыш, курун. Курехта — названия для индюшки. У литовцев петух — kurka, а у персов ch^urus (Германович, 1954). Очень много примеров можно привести и из других языков, как родственных, так и неродственных. Основа «кур» с вариантами широко распространена в качестве основы названий одомашненных куриных в славянских, германских, тюркских и финно-угорских языках. Детское слово «коко» для обозначения яйца тоже, по всей вероятности, возникло на основании контактного сигнала кур «ко-ко-ко», Вот несколько примеров из разных языков:
«кокошка» (болг., чеш.) — курица; «кокот» — сербское и чешское обозначение петуха; kogut — польское обозначение для петуха; kokosz, kokoszka — для курицы. Петух по-французски «coq», по-датски «kok», по-английски «соск». Однако на основе петушиного «ку-ка-ре-ку» возникло также много названий для петуха и их вариантов, но это уже тема для отдельного исследования.
Вокатив «цып-цып» или «тип-тип» возник, видимо, на основании писка цыплят. Это особенно хорошо заметно, если прислушаться к писку большого количества цыплят-ровесников, совсем маленьких, в возрасте нескольких дней и немного постарше. Слово «цып» очень широко распространено в славянских диалектах. Ciba — это курочка по-украински. Можно привести примеры и из других мало родственных языков. По-осетински цыпленок — «карчи цъиу», по-чувашски — «чeпe», а «цып-цып» — «ципи», «чип-чип»; по-башкирски цыпленок — «себеш», а «цып-цып» — «сиби-сиби»; по-фински цыпленок — «tipu», а по-эстонски «tibu» или «tibi».