Говорящий сверток
Шрифт:
– А теперь, – сказал он, – стойте тихо, я их во что-нибудь выдумаю.
– Во что? – не утерпел Саймон.
– Ведра! – приказал Попугай, не спуская пристального взгляда с кусков желе.
И дети увидели, как куски из бледно-зеленых стали темно-зелеными. Потом вдруг принялись дергаться, и корчиться, и извиваться, и подпрыгивать, и скручиваться, и всячески кривляться. Потом еще разок как-то особенно замысловато искривились, послышалось тихое «щелк» – и перед ними очутились два красивых ведерка.
– Слушайте, это просто чудо! – Питер был совершенно потрясен.
– Теперь понятно,
– Самая полезная вещь на свете, – убежденно сказала Пенелопа.
Попугай наполнил одно ведро холодным молоком, а другое сливками из раковины одного из тельцов. Потом они поблагодарили стадо, которое хором откликнулось вежливым «му-у», и, захватив пластины желе, отправились обратно на реку.
– Наконец-то явились, – встретила их Дульчибелла. – Не слишком вы торопитесь. Я уже хотела снаряжать за вами спасательную экспедицию.
– Ну, откуда бы ты ее взяла, эгоистка ты этакая, – сказал Попугай. – Вечно ты все преувеличиваешь.
– Мы принесли тебе сливок, – поспешно вставила Пенелопа.
– Сливок? – повторила паучиха. – Как мило. А тлю на закуску, конечно, не принесли?
– Ты знаешь, нет, – серьезно ответила Пенелопа.
– Что делать, – вздохнула Дульчибелла. – Этого следовало ожидать.
Попугай, очень сильно сосредоточившись, выдумал желе в великолепную новую надувную лодку, и они, погрузив в нее все свои пожитки и клетку, спустили ее на мирную гладь реки.
– Йо-хо-хо и прочая чепуха, – весело проговорил Попугай. – Еще немного – и мы доберемся до Единорожьих лугов, а оттуда до Кристальных пещер полчаса подъема.
– Прямо мечтаю увидеть единорогов. – Пенелопа, сидевшая на корме, опустила руку в золотистую сверкающую воду. Питер и Саймон гребли дружно, и лодка шла хорошим ходом.
– Звери очень живописные, нельзя не признать, – рассудительным тоном произнес Попугай, – но очень, очень заносчивы. Держатся особняком. Снобы! Всегда отвечают: «Это нас не касается». Хотя в Мифландии, разумеется, все касается всех. Ведь мы непременно должны верить друг в друга, иначе мы все исчезнем, не так ли?
– Может, они просто застенчивы? – предположила Пенелопа.
– Застенчивы? Ну нет, о них этого не скажешь, – проговорил Попугай. – Нет, им просто лень. Любят поважничать. Когда я навещал их по поводу василисков, знаете, что они сказали? Я прямо взбесился. Они сказали: «Нам какое дело? Это уж ваша с Ха-Ха забота обуздывать буйные элементы». А? Я им покажу «буйные элементы».
– Лес кончается, – заметил Питер. – Мы, кажется, выплываем на открытую местность.
– Дайте-ка я слетаю на разведку.
И Попугай, захватив подзорную трубу, улетел. Через несколько минут он вернулся, сделал круг над лодкой и с большим искусством приземлился Пенелопе на плечо.
– Путь свободен! – объявил он. – Никого не видно. Держите на ту бухточку, мы там высадимся.
В бухте они вышли на берег. Выпустили воздух из лодки и сложили ее. Затем они зашагали по холмистым лугам, на которых там и сям были разбросаны купы синих кустов, усеянных красными цветами размером с подсолнух. Впереди, километpax в трех от них, виднелись лесистые холмы; там-то, по словам Попугая, находились Кристальные пещеры.
Хотя солнце не поднялось выше, воздух сильно разогрелся, и мальчики, тащившие в придачу к своим пожиткам и провизии дом Попугая со всей обстановкой, изнемогали от жары. Когда они добрались до середины пути, Попугай разрешил им отдохнуть. Они с радостью опустили ношу, легли в тень под большой синий куст и как следует напились молока, что было весьма кстати.
– Я дойду до вершины холма, погляжу, свободен ли путь, а вы хорошенько отдохните, – сказала Пенелопа.
– Смотри будь осторожна, – напутствовал ее Питер.
– Там открытая местность, думаю, ей ничто не угрожает, – заметил Попугай, собравшийся подремать на своей клетке.
– Я далеко не пойду, – пообещала Пенелопа.
– Расскажешь потом, что увидишь, – сонным голосом пробормотал Саймон, – а встретишь василисков – не забудь от них удрать.
– Не беспокойся, не забуду.
И Пенелопа медленно побрела вверх по склону, наслаждаясь душистым воздухом, дивными красками неба и упругой мягкостью травы под ногами.
Взойдя на холм, Пенелопа заглянула в следующую долину и залюбовалась сочетанием лиловой травы, синих кустов и красных цветов. Вдруг она заметила, что какое-то маленькое существо прошмыгнуло из одного куста в другой, но так быстро, что она не успела разобрать, кто это был. Она живо забралась в синий куст и притаилась, выжидая, чтобы животное появилось снова. Оно тут же и выскочило, и Пенелопа тихонько ахнула от удивления и восторга: это был бледно-голубой крошка единорог с огромными синими глазами, грива и хвост у него были словно из золотой пряжи, а витой рог как будто сделан из прозрачного золотистого ячменного сахара. Маленький единорог застыл в напряженной позе, навострив уши, раздув ноздри, повернув голову назад.
И тут вдруг Пенелопа похолодела от страха: на гребень холма важной поступью вышел василиск, похожий на гигантского разноцветного петуха. Он остановился, огляделся вокруг, жестокие зеленовато-золотистые глаза его сверкали, чешуя отливала зеленым, золотым и красным. Когда он повернул голову, Пенелопа услыхала, как зашуршали и заскрипели тершиеся друг об друга чешуйки, увидела, как из ноздрей показались струйки голубоватого дыма, а из клюва вместе с дыханием вырвались крошечные язычки оранжевого пламени. Единорог, вероятно, тоже заметил василиска, он повернулся и бросился бежать по долине, то заскакивая в кусты, то выскакивая наружу, и наконец остановился совсем недалеко от того места, где пряталась Пенелопа. Ей было видно, как раздуваются его ноздри и бока, слышно, как со свистом вырывается дыхание.
Василиск внимательно оглядел долину, дернул, как кошка, направо-налево раздвоенным хвостом, нагнул свою большую петушью башку и принялся обнюхивать землю, тихо, но злобно рыча. Ничего страшнее этих звуков Пенелопа в жизни не слыхала. Единорог тоже заслышал это рычание, но, очевидно, так обессилел, что не побежал, а лег комочком на землю и прижал назад уши; в широко раскрытых глазах его стоял ужас. Внезапно василиск, видимо почуяв его запах, издал ликующее кукареканье, от которого кровь стыла в жилах, и пустился бежать по долине.