Град Ярославль
Шрифт:
— Добро, Дмитрий Михайлыч. Дерзкий план, но коль его исполнить, приспеет и удача. Стану твоим сторонником, но уломать бояр будет нелегко. Туго до них доходят новины, чураются их, как черт ладана.
Пожарский был рад решению именитого боярина.
— Исполать тебе, Василий Петрович!
Осушили чарки, а затем Пожарский спросил:
— Кого бы ты хотел видеть в Совете из местных людей?
Морозов, слегка подумав, ответил:
— От ратных людей стрелецкого голову Акима Лагуна. Человек надежный, никогда не кривит, ходил с ратными людьми на подмогу Ляпунову. От торговых людей — купца Надея Светешникова.
— Неплохо
— Надо бы с тем же купцом Светешниковым прикинуть. Он торговый и ремесленный люд изрядно ведает…
Глава 18
АНИСИМ ВАСИЛЬЕВ
Как на крыльях летала по новому терему Васёнка. Большие лучистые глаза ее сияли от безмерного счастья. Подойдет к Первушке, прижмется к его широкой груди, счастливо выдохнет:
— Хорошо-то как, любый мой.
Первушка подхватит ее на руки и закружит, закружит, радуясь ее звонкому, безмятежному смеху. Ему тоже хорошо, он тоже безумно счастлив.
Мамка Матрена глянет на оженков, покачает головой:
— Будет вам, оглашенные. Служивых посовеститесь. На весь терем гам подняли.
— Пусть слышат, пусть завидуют! — задорно откликается Васёнка.
Служилых разместили в подклете. Мужики молодые, здоровые, прокормить надумаешься. Матрена хоть и была отменной стряпухой, всполошилась:
— Чаяла на одних молодых снедь готовить, а тут еще три рта.
— Да ты не переживай, мать, — добродушно улыбнулся, показав крепкие, репчатые зубы ополченец — Мы, чай, не нищеброды какие-нибудь, а ратники Минина. Кузьма Захарыч нас обул, одел, оружил и деньжонками снабдил. Ты скажи, мать, чего нам закупить? Сами в лавку сбегаем.
— Да Бог с вами, — отмахнулась Матрена. — Я уж сама как-нибудь щами, кашей да киселем накормлю.
Матрена появилась в новом доме с первого же дня. Молвила Акиму:
— Ты уж прости, государь, но дитятко свое я не покину. Мне оно всех дороже. Да и чадом, поди, опростается. Каково ей без мамки?
Аким не возражал.
— Да уж куда без тебя, Матрена? Переселяйся с Богом, а мы стряпуху новую сыщем.
— Сыщи приделистую, — ревниво молвила Матрена, — а то такая придет, что стряпает с утра до вечера, а поесть нечего. На стряпухе весь дом держится.
Постояльцы, передав деньги Матрене, не нарадовались.
— Мы так-то, мать, и дома не трапезовали, — довольно высказывал белозубый Федотка.
— Было бы из чего стряпать, голубки.
Первушка привыкал к новому житью-бытью. Вначале, когда был хмельной от любви и Васёнкиной услады, он, казалось, ничего не замечал, но затем, когда безудержная страсть понемногу улеглась, и приспело успокоение, то ощутил заметные перемены в своей жизни. Теперь он женатый человек, у него любимая жена и свой добротный дом, что на Рождественке, неподалеку от одноименного деревянного храма, коему мог позавидовать любой слобожанин: с повалушей, светелкой, на высоком подклете, с баней-мыленкой, колодезем и конюшней, где стоят два
— Переждать надо, Первушка. Время не приспело. Вот уляжется смута на Руси, тогда и за храмы примемся.
«Скорее бы, — раздумывал Первушка. — Ляхи, самозваные цари, тушинские воры, изменники бояре, разбойные отряды Заруцкого не только разорили Русь, но и надругались над православными храмами. Сколь их разграблено, сколь сожжено. Только в одном Ярославле погибли в огне шесть монастырей и несколько церквей. Прекрасные обители и храмы стояли, и теперь на их месте остались одни пепелища. Минин и Пожарский привели доброе ополчение, кое вселяет надежду.
Как-то зашел в подклет к ратникам.
— Издалече?
— Из села Варнавина, что на реке Ветлуге, — отозвался рослый, крепкотелый Федотка.
— Где ж такое село?
— В лесной глухомани, почитай, от Нижнего поболе ста верст.
— Ого! Да вы, поди, и ляхов-то никогда не видали.
— Не видали. К нашему селу никакая вражья сила не пробьется.
— Чего ж вам в покойном месте не сиделось?
— Эва, брат. Хоть и живем в лешачьих краях, но всяких недобрых вестей наслушались. А тут как-то посланец Кузьмы Минина в село по Ветлуге приплыл. Выслушали его и сердцами вскипели. Мы, чай, люди православные. Ужель земле родной не поможем, когда ее враги зорят и храмы оскверняют? Два десятка мужиков пришли к Минину.
— Какие же вы молодцы, братцы, — тепло изронил Первушка, обняв ополченца за плечи.
С того дня он укрепился мыслью, что Земская рать непременно очистит Русь от всякой скверны. Быть и ему в ополчении.
…………………………………………………………………..
Аким Васильев глянул на Первушкин двор и порадовался. Зело добрая изба! И рубить не пришлось.
«Хоромишки» возвел еще минувшей осенью дворянин Василий Артемьев, дальний родственник боярина Михаила Салтыкова, который верой и правдой служил самозванцам и королю Сигизмунду. Сына его, Ивана, новгородцы схватили и жестоко казнили. Сестра Ивана доводилась двоюродной сестрой жене Василия Артемьева, и когда он изведал, что разгневанные новгородцы собираются извести весь салтыковский корень, то его охватил страх. Еще не успев войти в новый дом, Артемьев бежал в Польшу. «Хоромишки» угодили под воеводский пригляд. Морозов помышлял передать двор одному из своих дьяков, но тут к нему Лагун наведался. Повезло стрелецкому голове, ибо Морозов весьма благожелательно относился к Акиму.
Анисим внес за дом добрую половину, почитай, всю свою калиту опустошил. Но сейчас, глядя на добротный дом Первушки, о том не жалел. Душа радовалась, что сыновец заживет теперь своим домом, а там, глядишь, станет и рачительным хозяином.
Васёнка, как всегда, радушно встретила Анисима. Еще с тех пор, как она побывала в его доме, что в Коровницкой слободе, она сердцем почувствовала: дядя Анисим человек добрый, даже ночевать ее оставил, чтобы побыть с недужным Первушкой.
Только, помолившись, сели за стол, как в покои вошел земский ярыжка в долгополом сукмане с медной бляхой на груди.