Граф Платон Зубов
Шрифт:
А. Г. Орлов — Екатерине II. 1762 года 7 июля.
Освобождение… В чем-то. Орловы считали: их время. Их престол. Гриша не просил, не предлагал — требовал: законный брак. Церковный. По всем правилам. Алексей Григорьевич допытывался: как раньше было? Разве Елизавета Петровна не венчалась с Разумовским? После восшествия на престол? По доброй воле и для надежности? Вон вся Москва на церковь у Покровских ворот показывает: зря что ли императорской короной прямо под крестом увенчана? А граф Алексей Григорьевич? Когда к нему за венечной записью пришли, при свидетелях ее в огне сжег. По доброй воле. Как объяснить было, зачем Елизавете Петровне на Престол отеческий вступившей, на царство венчанной, себя с пастухом малороссийским вязать?
Двенадцать лет прожили, могли и дальше жить. Смысл-то в чем? А церковь с короной не одна такая; в Перове, у дворца, корона еще хитрее да искуснее. Да и какая еще венечная запись — сказки одни. Трудно Катерину Дашкову терпеть. Надоедлива. Категорична. На все свой взгляд, свой мысли. А в правоте не откажешь, после переворота в личные покои пришла, вознегодовала, когда Гришу на софе раскинувшегося увидела. Ногу будто повредил. Какая нога! Доказать хотел, кто в доме хозяин. Кому новая государыня престолом обязана. Стол обеденный к себе придвинуть велел. Кувертов всего три: нам с княгиней да ему. Еле стерпела Екатерина Романовна. На всю жизнь Гришу возненавидела: нет у него права государыню не почитать! Годы показали: ее правда. И тогда уже потакать не след было. Задним числом признаться можно: побоялась. Все чудилось — к старому повернуться может. За новой императрицей одни орловские приятели стояли. Другие в гвардии о ней и слыхом не слыхивали. А тут еще вся прислуга, камер–медхены, камер–фрау, камер–лакеи. Иван Орлов обо всем братьев предупредил. Кругом доносчики. Тревожные. Опасливые. Орловым по гроб жизни преданные. Одна Анна Степановна чего стоила! Правильно ее Красный кафтан государыниной шутихой звал. И развлечет, и сплетни донесет, и. в каждый угол покоев нос сунет. Кажется, сна не ведала в коридорах да переходах днями и ночами тенью скользила. О сыне Гриша и думать забыл. Никому, по совести, граф Бобринский нужен не был [8]. А коли родился, тогда что делать?
Не отдала бы Орловым. Ни за что не отдала. И без того с ними не разделаешься. Иван Иванович Бецкой на руки графа принял. Из корпуса по Воскресеньям да по праздникам домой к себе брал. Баловал. Системы никакой, хоть воспитательными учреждениями по всей империи занимался. Иной раз уговаривал в те поры к нему заехать: Ненароком. Глупость! Одна глупость. Гриша бы мог — не хотел. Сорок третий год пошел — поняла, дальше не вытерпеть. Первый раз сердцу волю дала. От Васильчикова глаз оторвать не: могла. Мало что хорош собой, совестлив, ласков, красной девице в пору. У ног на скамеечку опустится и глядит, глядит, будто наглядеться не может. Ради него с Гришей расправилась, не задумавшись. Знала, груб. Знала, чуть что кулакам волю даст. Браниться да кричать горазд. Узды на него не было. На конгресс в Фокшаны отправила, благо другие братья в армии были — с турками подошла пора воевать. Фельдъегеря послала с запрещением в столицу возвращаться. Караул у комнат Васильчикова во дворце назначила: вдруг прорвется Орлов, вдруг искалечит Александра. Гвардейцам настрого приказано было оружие в ход боевое пускать. Как в воду глядела: обратно помчался. На заставах спорить начал. Смирился, когда с Иваном Григорьевичем — «старинушкой» — толковать об отступном стала. Ни земель, ни душ крепостных, ни серебра из дворцовых кладовых не пожалела. На первых порах разрешила Грише и дворцами, и конюшнями дворцовыми, и экипажами, и прислугой пользоваться. Пока своими не обзаведется. Любовь великую на деньги перевели. Дорого она стала — орловская любовь. Все братцы сполна получили. Об одном просила «старинушку» — в покое императрицу оставить.
Ночей ждала. Так ждала, как в тумане. Что на приемах, что на концертах. Музыки никогда не любила. Терпеть терпела, а так — обошлась бы. Без пения тоже.
Императрица Елизавета на каждую репетицию в театр ходила. Машинный ли мастер чудеса свои громоздил, оркестр ли партии выучивал. Флейту особенно любила. Сама видела: слезами заходилась, как соло начиналось. Одну оперу до десяти раз слушать могла. Придворные засыпают, не кроются, а ей и горя мало. Придумала, чтобы в ложу ужин и кушанья ей всякие подавали. Ест и смотрит. Оперы по пяти часов шли. Чем дольше, тем для нее лучше.
Как объяснить: было, что раньше времени в апартаменты свои императрица уходит. Делами отговаривалась: прочесть, подписать, а Васильчиков уж там. Перекусихина ему знак подаст да в свои комнатки и приведет. Оттуда через маленькую дверку один шаг.
Сидит молчит. Как в карауле.
Замечать стала: слова одни и те же повторяет. Нет у него других. И искать, видно, негде. Говорить не о чем. Да и страстности никакой нет. Поняла: у меня туман. У него — все ясно.
Обидно стало. Иной раз горло с досады перехватывало. Ждешь ждешь, а чуда нету. Он и не замечает. Знай, за каждым разом в новом бархатном кафтане является. Слухи дошли: днюет и ночует у портного приезжего. Перед зеркалом хоть день целый стоять готов. Красуется. Позы принимает. Сам себе поклоны отдает.
Роджерсона позвала. Никакой Иван Самойлович не лекарь. Так, слава одна. Только по части мужской силы все знает. Посетовала. Рассмеялся: «Ваше величество, у вас такие переживания, вам и утехи потребны энергичные. Как русские говорят: клин клином?» О переживаниях что говорить. В Европе Самозванка объявилась [9]. Разговоры по всем странам пошли: дочь покойной императрицы — не дочь, а бастардкой не назовешь. Оно верно, что «если» слишком много набежало: если и впрямь дочь, если от Ивана Ивановича Шувалова, если Иван Иванович сын императрицы Анны Иоанновны от Бирона. Так для болтунов тем и интереснее: две ветви правящего дома. А императрица Екатерина II — она-то кто? Можно бы и рукой махнуть, но завещание по газетам пошло. Будто бы покойной императрицы. Все в пользу дочери. И еще одно «если» — если выполнит условия целой просвещенной программы. Откуда такая взялась, если бы Иван Иванович Шувалов к ней руки не приложил? Обо всех пунктах с самим Фернейским патриархом толковал — Вольтеру голову морочил.
Елизавета Петровна, дочь моя, наследует мне и управляет Россией также самодержавно, как и я управляла. Ей наследуют дети ее, если же она умрет бездетною — потомки Петра, герцога Голштинского.
Во время малолетства дочери моей Елизаветы герцог Петр Голштинский будет управлять Россией с той же властью, с какою я управляла. На его обязанность возлагается воспитание дочери моей; преимущественно она должна изучать русские законы и установления. По достижении ею возраста, в котором можно будет ей принять в свои руки бразды правления, она будет всенародно признана императрицею Всероссийскою, а герцог Петр Голштинский пожизненно сохранит титул императора, и если принцесса Елизавета, великая княжна всероссийская, выйдет замуж, то супруг ее не может пользоваться титулом императора ранее смерти Петра, герцога Голштинского. Если дочь моя не признает нужным, чтобы супруг ее именовался императором, воля ее должна быть исполнена как воля самодержицы. После нее престол принадлежит ее потомкам как по мужской, так и по женской линии.
Дочь моя, Елизавета, учредит верховный совет и назначит членов его. При вступлении на престол она должна восстановить прежние права этого совета. В войске она может делать всякие преобразования, какие пожелает. Через каждые три года все присутственные места, как военные, так и гражданские, должны ей представлять отчеты в своих действиях, а также счеты. Все это рассматривается в совете дворян, которых назначит дочь моя Елизавета.
Каждую неделю она должна давать публичную аудиенцию. Все просьбы подаются в присутствии императрицы, и она одна производит по ним решения. Ей одной предоставляется право отменять или заменять законы, если признает то нужным. Министры и другие члены совета решают дела по большинству голосов, но не могут производить их в исполнение до утверждения их императрицею Елизаветою Второй.
Завещаю, чтобы русский народ всегда находился в дружбе со своими соседями. Это возвысит богатство народа, а бесполезные войны ведут только к уменьшению народонаселения.
Завещаю, чтобы Елизавета послала посланников ко всем дворам и каждые три года переменяла их.
Никто из иностранцев, а также из непринадлежащих к православной церкви, не может занимать министерских и других важных государственных должностей.
Совет дворян назначает совет уполномоченных ревизоров, которые будут через каждые три года обозревать отдаленные провинции и вникать в местное положение дел духовных, гражданских и военных, в состояние таможен, рудников и других принадлежностей короны.
Завещаю, чтобы губернаторы отдаленных провинций: Сибири, Астрахани, Казани и др. от времени до времени предоставляли отчеты по своему управлению в высшие учреждения в Петербург или в Москву, если Елизавета в ней утвердит свою резиденцию.
Если кто-либо сделает какое открытие, клонящееся к всенародной пользе или к славе императрицы, тот о своем открытии секретно представляет министрам и шесть недель спустя в канцелярию департамента, заведывающего тою частию; через три месяца после того дело поступает на решение императрицы в публичной аудиенции, а потом в продолжении девяти дней объявляется всенародно с барабанным боем.