Граф Вальтеоф. В кругу ярлов
Шрифт:
– Да, – Мэрсвейн тепло приветствовал Сиварда и Вальтеофа. – Но вначале расскажите, что здесь случилось. Правда, что нормандцы никогда и не входили в Дюрхем? Мы думали, что они будут мстить за убийство своих людей, но ходят странные слухи…
– О том, что святой защитил свой город? – спросил Вальтеоф. – Это верно, нормандцы вылезают из Йорка, но они едва ли вступят на землю как ее покрывает белая мгла так, что они не видят дороги. Пока она стоит, они не рискнут выйти.
– Это действительно великий святой, – вставил Барн. – Епископ вернул его мощи снова в Дюрхем, потому что ветер изменился, и пламя не коснулось церкви, так что она цела. Бог велел, и огонь остановился, это чудо.
Они все сидели теперь за столом, перед ними были вино и еда, и Сивард выслал всех домашних так, чтобы они могли поговорить. Он наклонился к гостям:
– Итак?
Госпатрик начал очень тихо:
– Мы согласны. Видно, что англичане больше не управляют своей землей, более того, все дела отошли к нормандцам, и даже то, что мы занимаем свои уделы, ничего не значит. Но мы ничего не можем сделать, не объединившись. Эдвин и Моркар провалились прошлым летом…
– А Эдрик Гилда похож на жужжащий улей, его укус безвреден, потому что он один, – вставил Мэрсвейн.
– Но если мы все объединимся и атакуем во главе с одним вождем, тогда мы сможем победить.
Вальтеоф резко подался вперед:
– С одним вождем? Одним из нас? – Среди них не было человека, который мог бы встать над всеми. Только Этелинг мог справедливо притязать на трон. Вальтеоф быстро взглянул на него: да, он мало похож на лидера. О Боже, сюда бы Гарольда Годвинсона!
– Нет, – прервал его Госпатрик, – никто из нас. Я – частично датчанин, и ты тоже, мой кузен. Есть только один человек, король Дании – Свейн. Он племянник Кнута, который не был нам плохим королем, и он племянник Годвина.
– Да, – согласился Мэрсвейн. – Попросим Данию о помощи и предложим ему корону Англии.
Долгое время спустя Вальтеоф удивлялся, неужели никто из них не видел, что корона в этот момент в руках человека, чье упорство не имеет границ. Но тогда, в полутемном доме, далеко от двора, где королева укачивала новорожденного сына, и нормандец восседал на троне, принадлежавшем когда-то великому Альфреду, это казалось возможным. Пока они строили свои планы, он наполовину отключился. Вдруг он вспомнил, что до той ссоры из-за Эдит Вильгельм ему почти нравился. Определенно, он его уважал, понимал его преимущества и видел в нем человека столь же энергичного и сильного, как и он сам. Но отказ Вильгельма отдать ему Эдит все изменил. Теперь у него был шанс отомстить Вильгельму за тот разговор в кабинете. Ему было все так же больно при воспоминании об этом и о замечании Вильгельма: «Кто победил при Гастингсе?»
Кубки были наполнены. В зале появились люди, так что всякая надежда на сохранение тайны пропала. Пир продолжался всю ночь, и Вальтеоф, пьяный от вина и полузабытого воодушевления, развалился на своем месте рядом с кузеном, протянув длинные ноги под столом. В этот решающий вечер Сивард вынес свой последний засоленный на зиму кусок мяса; здесь были и жареные каплуны, и огромные пироги, и окорока, которые свисали с балок в доме, так что они могли есть все это до тех пор, пока не насытятся, и даже более. Вино и эль лились рекой, и Вальтеоф чувствовал, что ноги его стали ватными, а лицо горит. Вино отшибло у него всю память о прошлом и прогнало все сомнения. Он не видел ни лица де Руля, ни улыбки Фиц Осборна, ни комического отчаяния Малье, не мог разглядеть никого из своих новых друзей. Пусть снова придет Ворон, пусть он летит над всей этой землей! Он сын Сиварда Датчанина, в нем нет нормандской крови.
– Пусть приходит дан, – кричал он, поднимая кубок. – Он нашей крови. Пусть он придет.
И прозвучал давний клич:
– Смерть нормандцам! Смерть захватчику.
Вальтеоф отчаянно надрался. Смерть им всем, и свободу Англии. Но мог бы он крикнуть все это в лицо Незаконнорожденному?
Наутро у него страшно болела голова, но надежда и весна рождались снова.
В конце лета датчане, грабя по пути, высадились на берег; теряя время и людей, они, наконец, попали в Камбер. Там Вальтеоф, Госпатрик, Сивард Барн, Мэрсвейн и Эдгар встречали их во главе огромной армии. Все было омрачено новостью о смерти архиепископа Альфреда в Йорке. Измотанный своими усилиями сохранить мир и, сознавая, что будет пролито еще больше крови, он умер, похороненный нормандцами и саксами, и в этот замечательный день Вальтеоф жалел, что старик не сможет увидеть, что свобода должна и может вернуться вновь.
Англичане подняли всех, кого могли, и послали гонцов к Эдрику Гилда на запад, чтобы он поддержал их со своей стороны внезапной атакой; люди пришли даже с самого дальнего юга, из Сакса, где один из оставшихся в живых телохранителей Гарольда проделал огромный путь на север, чтобы к ним присоединиться. Только Эдвин и Моркар все еще колебались, всякое желание борьбы в них погасло.
Вальтеоф послал Осгуда в Рихолл, и тот вернулся со всеми, кого смог собрать; он принес графу известие, что у Альфивы родился сын, которому дали имя отца, но он умер через две недели после рождения; расстроенное лицо Осгуда ясно говорило о горе Альфивы.
Он ехал один в сумерках. У него был сын, его собственный ребенок, и он умер раньше, чем граф его увидел. Все время, пока он гулял, он пытался покориться Воле Божией, чего никак не мог сделать, не поняв ее, и когда, наконец, он вернулся в лагерь, то твердо знал, что его отношения с Альфивой закончились, он уже к ней не вернется и не причинит ей больше горя. Он найдет ей мужа, хорошего парня, который подарит ей много ребятишек, крестьянских деток; они будут ползать у ее ног и наполнят ее жизнь большим смыслом, чем может это сделать знатный любовник и мертвый бастард. Никакой грех ее больше не коснется. И действительно, когда они ехали навстречу данам, он все забыл, потому что люди Нортгемптона и Хантингтона были со своим графом, все до одного.
Оти, как всегда, тенью следовал за своим господином, его скуластое лицо ничего не выражало; Хакон женился на своей девушке, но оставил ее, чтобы снова нести знамя своего графа; Осгуд опять командовал дружиной; и Ульф, которому теперь исполнилось пятнадцать, впервые нес оружие.
– Помни своего отца и держись молодцом, – подбодрил его граф. – Ты больше не паж, ты воин на моей службе.
Ульф, напряженный от возбуждения, хорошо сидел в седле; с горящим лицом, он сжимал копье так, как будто уже видел врага. «Он становится очень похож на Альфрика», – подумал Вальтеоф.
Англичане встретились с датчанами на их корабле. Это было ясным сентябрьским днем, солнце пригревало с летней щедростью, и Вальтеоф вспомнил, что прошло почти три года с тех пор, как на их землю пришел Харальд Норвежский, а сам он в то время отправлялся на свою первую битву при Стамфорде. Тогда Датский ворон был их врагом. Теперь, когда он стоял на палубе корабля, это все промелькнуло в его голове, и ему внезапно захотелось узнать, радуется ли дух его отца этому дню.
Датские хёвдинги вышли им навстречу. Самый старший из них представился как ярл Асбьёрн, брат короля, а двое помоложе, как Харальд и Кнут – сыновья короля Свейна. Раздались приветствия, чаши пошли по кругу, всюду были смех и улыбки, но англичане тщетно искали самого Свейна.