Графиня де Монсоро (ил. Мориса Лелуара)
Шрифт:
Келюс, попеременно то бледнея, то краснея, положил обе руки на эфес своей рапиры.
Шомберг снял перчатки и наполовину вытащил кинжал из ножен.
Можирон взял свою шпагу из рук пажа и пристегнул ее к поясу.
Д’Эпернон подкрутил кончики усов до самых глаз и пристроился за спинами товарищей.
Что касается Генриха, то он напоминал охотника, который слышит, как его собаки рычат на кабана: предоставляя своим фаворитам полную свободу действий, сам он только улыбался.
– Введите, – сказал он.
При этих словах в зале воцарилась мертвая тишина. Казалось, можно было услышать, как в этой тишине глухо рокочет гнев короля.
И тут в галерее раздались уверенные шаги и гордое позвякивание шпор о плиты пола.
Вошел Бюсси с высоко поднятой головой и спокойным взглядом, держа в руке шляпу.
Надменный взор молодого человека не остановился ни на одном из тех, кто окружал короля.
Бюсси прошел прямо к Генриху, отвесил глубокий поклон и стал ждать вопросов. Он стоял перед троном гордо, но то была особая гордость, гордость дворянина, в ней не было ничего оскорбительного для королевского величия.
– Вы здесь, господин де Бюсси? Я вас полагал в дебрях Анжу.
– Государь, – сказал Бюсси, – я действительно был там, но, как вы видите, меня уже там нет.
– Что же привело вас в нашу столицу?
– Желание принести дань моего глубочайшего почтения вашему величеству.
Король и миньоны переглянулись, было очевидно, что они ждали иного от несдержанного молодого человека.
– И… ничего более? – довольно высокомерно спросил король.
– Я прибавлю к этому, государь, что мой господин, его высочество монсеньор герцог Анжуйский, приказал мне присоединить его изъявления почтения к моим.
– И герцог ничего другого вам не сказал?
– Он сказал мне, что вот-вот должен выехать с королевой-матерью в Париж и хочет, чтобы ваше величество знали о возвращении одного из ваших самых верных подданных.
Король, почти задохнувшийся от изумления, не смог продолжать свой допрос.
Шико воспользовался этим перерывом и подошел к послу.
– Здравствуйте, господин де Бюсси, – сказал он.
Бюсси обернулся, удивленный, что в этой толпе у него мог найтись друг.
– А! Господин Шико, приветствую вас от всего сердца, – ответил он. – Как поживает господин де Сен-Люк?
– Отлично. Он сейчас прогуливается возле вольеров вместе со своей супругой.
– Это все, что вы должны были сказать мне, господин де Бюсси? – спросил король.
– Да, государь, если есть еще какие-нибудь важные новости, монсеньор герцог Анжуйский будет иметь честь сообщить их вам лично.
– Прекрасно, – сказал король.
И, молча встав с трона, он спустился по его двум ступеням.
Аудиенция окончилась, толпа придворных рассеялась.
Бюсси заметил уголком глаза, что четверо миньонов окружили его и как бы замкнули в живое кольцо, исполненное напряжения и угрозы.
В углу залы король тихо беседовал со своим канцлером.
Бюсси сделал вид, что ничего не замечает, и продолжал разговаривать с Шико.
Тогда король, словно и он был в заговоре и хотел оставить Бюсси в одиночестве, позвал:
– Подите сюда, Шико. Мы должны вам кое-что сказать.
Шико поклонился Бюсси с учтивостью, по которой за целое лье можно было узнать дворянина.
Бюсси ответил ему не менее изящным поклоном и остался в кольце один.
И тогда его поза и выражение лица изменились: с королем он держался спокойно, с Шико – вежливо, теперь он стал любезен.
Увидев, что Келюс приближается к нему, он сказал:
– А! Здравствуйте, господин де Келюс. Окажите мне честь: позвольте спросить вас, как поживает ваша компания?
– Довольно скверно, сударь, – ответил Келюс.
– Боже мой! – воскликнул Бюсси, словно обеспокоенный этим ответом. – В чем же дело?
– Есть нечто такое, что нам ужасно мешает, – ответил Келюс.
– Нечто? – удивился Бюсси. – Да разве вы и все ваши, и в особенности вы, господин де Келюс, недостаточно сильны, чтобы убрать это нечто?
– Простите, сударь, – сказал Можирон, отстраняя Шомберга, который шагнул вперед, чтобы вставить свое слово в этот, обещавший сделаться интересным, разговор, – господин де Келюс хотел сказать не «нечто», а «некто».
– Но если кто-то мешает господину де Келюсу, – сказал Бюсси, – пусть господин де Келюс оттолкнет его, как только что поступили вы.
– Я тоже ему это посоветовал, господин де Бюсси, – сказал Шомберг, – и думаю, что Келюс готов последовать моему совету.
– А! Это вы, господин де Шомберг, – сказал Бюсси, – я не имел чести узнать вас.
– Наверное, у меня все еще не сошла с лица синяя краска, – сказал Шомберг.
– Отнюдь, вы, напротив, очень бледны, может быть, вам нездоровится, сударь?
– Сударь, – сказал Шомберг, – если я и бледен, то от ярости.
– А! Вот оно что! Значит, вам, как господину де Келюсу, мешает нечто или некто?
– Да, сударь.
– Мне тоже, – сказал Можирон, – мне тоже мешает некто.
– Вы, как всегда, весьма остроумны, дорогой господин де Можирон, – сказал Бюсси, – но в самом деле, господа, чем больше я на вас гляжу, тем больше меня огорчают ваши расстроенные лица.
– Вы забыли меня, сударь, – сказал д’Эпернон, гордо встав перед Бюсси.
– Прошу прощения, господин д’Эпернон, вы, как обычно, держались позади остальных, и к тому же я почти не имею удовольствия знать вас и не могу обращаться к вам первым.
Это было очень любопытное зрелище: непринужденный, улыбающийся Бюсси посреди четырех кипящих от ярости миньонов, которые кидали на него недвусмысленные грозные взгляды.
Только глупец или слепой мог не понять, чего добиваются королевские фавориты.